Алексей посетил под видом паломника все дома в Матюково, кроме изб вышеназванных субъектов. Метод у него был простой: он стучался в дом, говорил, что хочет стать монастырским послушником и просил рассказать о монастыре. В итоге ему вываливали все деревенские сплетни, чего и требовалось. В основном люди сходились на том, что дружки спасли кого-то из монахов от бандитов (может, даже самого игумена), и их наградили по-царски. Милиции-то ведь не было!
Алексей узнал судьбу большей части вещей, похищенных у старца, и даже видел некоторые собственными глазами. Деньги грабители тратили безрассудно и полностью были уверены в своей безнаказанности.
Выждав достаточно времени для того, чтобы на разбойников успел обрушиться гнев Божий, и не обнаружив никаких признаков оного, молодой человек с воинственной фамилией отправился к старцу.
Ему сразу же открыли, провели в комнату и усадили на лавку.
– Отец Симон! – быстро заговорил «детектив». – Я по поводу разбойников… Меня Алексей зовут… Я сидел в кустах, я всё видел! Извините, что не помог, но они бы и меня… Скажите, вы его прокляли?
– Кого, Сашку-то? – засмеялся старец. – Нет, благословил.
– Но я точно видел, вы неправильно сложили пальцы!
– Да я в тот день, сынок, дрова колол на зиму, вот и отшиб два пальца. Сейчас уж стали двигаться, не волнуйся.
– Но ведь они заслуживают кары! Когда вы их остановили, когда отдавали последнее, что у вас было, они должны были упасть на колени и покаяться…
– Ах ты, сын грома! Когда же ты поймёшь, что значит «милости хочу, а не жертвы»? Покаяние в руках Божиих. Придёт время – покаются.
– А как же вы могли отдать разбойникам святые иконы? Они их на водку сменяли, я точно знаю.
– Сейчас-то они где?
– У одной старушки в красном углу. Я могу выкупить…
– Зачем же? Пускай молится. Они ей, видать, больше моего нужны. Иконы на свалке не окажутся, всегда к верующим попадут.
– Но ведь они в нечистых руках побывали!
– А наши-то с тобой руки чище, что ли? Мы с тобой такие же разбойники. Видел, у Саши все руки в мозолях, а ты говоришь, они нечистые. Руки нечистыми не бывают, нечистая только душа бывает, а она у Саши не хуже моей и твоей. Разве что неразумная.
– Но почему вы решили отдать иконы, когда они уже почти ушли? Чтобы они раскаялись и вернули даже то, что взяли раньше?
– Да потому что они просили отдать всё, что есть ценного. Что же я, утаивать буду? Это грех. А поначалу-то, когда мешок собирал, я про них и позабыл. Стал я сильно к вещам привязываться, к материальному. А икона – это та же вещь, пускай и священная. А Бог есть Дух. Вот Христос меня от ненужного хлама и избавил.
– А как же деньги? Это ведь были монастырские деньги, настоятель вам их на хранение отдал!
– Настоятель мне велел сколько надо нуждающимся раздать. А ребятам деньги нужнее всех были, раз они из-за них на преступление пошли.
– А откуда они узнали, что у вас есть деньги?
– А они и не знали. Ни с того ни с сего взбрело в голову, вот и всё. Бесы нашептали. Это Бог меня вразумлял, сынок. Помысл мне внушал, чтобы я мотоцикл у игумена выпросил (он всё для меня сделает). А я чуть было не послушал. Тяжело мне пять километров ходить, спина болит, все кости ломит. Да надо уж, видно, потерпеть. Всего несколько лет осталось. Бог сам терпел и нам велел! За грехи за мои!
– Какие же у вас грехи, вы живёте святой жизнью…
– Я ж тебе, сынок, только сейчас рассказал, какие. Смиряться немощи плотской не хочу. Иконки свои больше Бога и Пресвятой Девы любить я стал. Работать ленюсь… У каждого свой уровень битвы. Для одного грабить и убивать грех. Для другого дурной помысл в голову допустить – ещё больший грех, чем для того – убить. Первый Бога не знает, второй знает, да нарочно забывает, чтобы своим прихотям потакать. Это – гораздо хуже.
Старец помолчал.
– Да, и по поводу поста! – вдруг сказал он, пронзительно посмотрев на Алексея. – Пока не постись, родной. Вообще.
– Как не поститься? – задохнулся неофит[2]. – И по средам и пятницам? Это – долг каждого православного…
– Долг христианина – с прелестью бороться! Другие пусть постятся, а ты не постись годок, даже в Великий пост. Сейчас тебе вредно. Ешь, что душа пожелает, только не переедай. Через год придёшь, я ещё жив буду, я с тебя епитимийку-то эту сниму. Духовнику так и скажешь, что я запретил.
– А почему вы не открыли мне дверь тогда? Правило читали?
– Ты имеешь в виду, молился? – поправил старец, блеснув глазами. – Видать, молился. Только, если ко мне посетители, я всегда открываю, даже если молюсь. Правило у меня такое.