Однажды, перед отбоем нас построил старшина и сказал:
– Командирам отделений выйти из строя!
Мы вышли.
– Готовьтесь, ребята, вам на следующей неделе надо будет сдавать зачёты по уставам – это будет ваш экзамен на присвоение вам очередного воинского звания. Вопросы есть?
Ни у кого их не оказалось.
Все эти оставшиеся дни я и ещё три человека командиры отделений в каждую свободную минуту зубрили основные статьи устава. Это было тяжело, больно (голова страшно болела от однообразности и скупости понятий, которые были там даны), но мы выучили.
Наступил день экзаменов. Принимал их подполковник Оксанов и говорили, что он очень жёстко спрашивает и может задать дополнительный вопрос.
Нам стало не по себе, потому что за эти месяцы, что мы провели в полку, мы привыкли считать подполковника эдаким символом добра и света, потому что он никогда не кричал, всегда был тактичен.
Помню, как-то во время учений мы залили во фляжки вместо воды пиво, которое где-то смог достать Вовка Белов. Оксанов, судя по всему, это увидел и подошёл к нам, сказав:
– Ух, ребята, что-то пить хочется, можно мне у вас глотнуть из фляги?
Конечно, подполковнику не откажешь и один из бойцов протянул ему фляжку. Оксанов отхлебнул, почувствовал горький вкус пива и сказал:
– Ой, что-то у вас с водой не так, скисла, наверное.
Он ушёл. Мы думали, что доложит полковнику, но нет – не доложил. Настолько тактичным был!
И вот, настала моя очередь заходить к нему в кабинет. Я вошёл. Кабинет представлял собою маленькую комнату со столом, стулом, маленьким шкафом и белыми стенами. На стене напротив двери висел портрет Сталина.
– Товарищ подполковник, – начал я было докладывать, но он остановил меня, сказав:
– Вольно! Готов отвечать?
– Так точно!
Он задал мне ряд вопросов, касающихся самых первых статей устава, которые все мы учили наизусть.
– Что ж, молодец! – удовлетворённо сказал подполковник. – А теперь вопрос на сообразительность – что делать, если в тебя кинули гранату, а бежать некуда?
Вопрос был каверзным, и я ответил инстинктивно:
– Кинуть её обратно.
– А ты успеешь?
– Время срабатывания гранаты от двух до четырёх секунд, то есть хотя бы одна секунда у меня будет.
– Разумно, но рискованно. Я бы даже сказал дерзко…. Но молодец! Свободен! Зачёт!
Я вышел с большим облегчением, как камень с души упал.
Через полчаса все наши освободились, к счастью успешно сдали все, о чём мы доложили Осипову.
– Отлично, мужчины! Поздравляю! Значит, на следующей неделе получаете новое звание.
Он помолчал.
– А я вот звание получал без зачётов.
– Как же так? – спросил Осокин, которому уставы давались тяжелее всего.
– А я, Ваня, на войне звания получал. Там особо не до уставов было. Там так, погиб командир полка – заменяет комбат, погиб комбат – заменит ротный, погиб ротный – взводный и так далее. Так вот у нас, как раз таки взводный погиб и я вместо него стал и мне тогда досрочно младшего сержанта дали, то есть ефрейтором я не был. Потом мне в Сталинграде вместе с «Отечественной войной» присвоили сержанта. В Будапеште я стал старшим сержантом, а потом уже после войны за мои заслуги мне дали старшину, коим я сейчас и являюсь.
***
Наступил тот самый день, когда нам должны были вручать лычки. Всех нас построили на плацу, приехал заместитель командующего войсками округа генерал-лейтенант Малышев.
После доклада и приветствия воинов началось присвоение званий. Перед строем каждой роты вынесли столы, на которых лежали красные погоны с жёлтыми лычками. К каждому столу подходил кто-то из офицеров.
К нашему столу вышел Екименко, подошёл Оксанов. Екименко называл фамилии, тех, кому присваивались звания, и они выходили, докладывая о прибытии подполковнику, от кого, собственно, и получали погоны.
Дошла очередь до меня.
Я строевым шагом подошёл к столу и доложил Оксанову о прибытии. Он улыбнулся, вручил мне погоны и сказал:
– Поздравляю! Теперь ты ефрейтор. Первое звание, но знай, что совесть твоя теперь уже не чиста, ибо чистый погон – чистая совесть, а тебе теперь надо больше всех проявлять бдительность в службе! Удачи! Встать в строй!
Встав в строй, я задумался над словами подполковника. Что же он имел в виду? Наверное, то, что я теперь полностью несу ответственность за моих подчинённых, я же командир.
Снова речи, снова прохождение перед трибуной с офицерами, и вот мы уже спешим в казарму – надо ж пришивать новые погоны и на шинель, и на гимнастёрку. А вокруг столпились ребята и все, как один: