Обращение «господин доктор» свидетельствовало, что он снова взял себя в руки.
— Совершенно верно, вдолбить, — сказал он, оставляя в покое Кандльбиндера и начиная новый монолог. — В гимназии во Фрайзинге нам с самого начала безжалостно и беспощадно вдалбливали эти oxytona и perispomena. И без хитроумных различий между словами и ударениями. Ударение на последнем слоге — это и был oxytonon, а сиркумфлекс на предпоследнем — properispomenon, так нас учили в епископальной гимназии во Фрайзинге, и это правильно, потому что это просто. Ведь достаточно услышать только такое слово, как «anthropos», чтобы сказать себе: «Ага, proparoxytonon» — и поставить акут на третьем от конца слоге.
Что касается всяких «ага» и «ого», подумал Франц, я бы тоже так говорил, если бы только мне подсказывали, хотя я никогда не слышал обо всех этих охуеопоп-и-тому-подобной-ерунде, собственно, это вовсе не просто, скорее даже сложно-сперва надо подумать: oxytonon, прежде чем поставить акут; он ожидает, что Кандльбиндер возразит в таком духе Рексу, но классный наставник был потрясен — правда, не крайне уязвимой аргументацией Рекса в учении об ударениях, а-нет никакого сомнения! — обвинением в полной педагогической несостоятельности по отношению к ученику Кину; в присутствии всего младшего «Б» его в такой форме отчитали, что он лишился дара речи, он знает, что дело будет иметь продолжение в кабинете ректора или на учительском совете. Боже мой, думал Франц, ну и заварил же я кашу!
Словно желая несколько уменьшить вину их учителя, Рекс снова ткнул пальцем в лежащую на кафедре книгу и сказал:
— Грамматика, которой вы пользуетесь, недостаточно проста. Если не найду лучшей, я сам напишу для вас более простую.
Вдруг он снова напал на Франца Кина.
— Попробуй-ка перечислить правила ударения, — потребовал он. — Но наизусть! Не глядя на доску!
— Oxytonon, — начал Франц-сперва медленно, но потом все более бегло, — Paroxytonon, Proparoxytonon, Perispomenon, Properispomenon. — Он сам себе поразился; как это я справился, подумал он, наверно, дело просто в том, что мне этот ряд слов нравится. Он логичен и красиво звучит.
— Ну вот видите, — сказал Рекс, не показывая удивления, но и явно довольный, видно было, что он не сомневался в результате, он только прикидывался старым придирой, подумал Франц, почитателем Сократа, знатоком Гомера и Софокла, он воображает, что за пять минут втолковал мне греческое учение об ударениях, потому что я сумел с ходу пробубнить его формулу, но она же звучит как мелодия, как произведение искусства, тут он прав, а с Кандльбиндером мы зубрили только знаки, однако, если бы меня интересовал греческий, я все-таки учил бы его лучше уж по методу Кандльбиндера. Путем размышлений.
К чести Рекса, он не бросил торжествующего взгляда в сторону Кандльбиндера, а подошел вплотную к Францу, взялся за лацкан его пиджачка и заговорил с ним тихо, вроде бы шепотом, но этот шепот, подумал Франц, слышен всему классу, это просто ужимка, его шепот, он и не умеет говорить так тихо, чтобы не все его слышали.
— Знаешь, что делают умные ученики, если не хотят учиться? — спросил Рекс. У него был такой вид, будто он хочет выдать Францу тайну.
Франц был так оглушен внезапной близостью Рекса, доверительным тоном человека, который все время стремится доконать его, во что бы то ни стало доконать, что он даже не смог придать глазам выражение хотя бы вежливого вопроса. Он только чувствовал, что повис вместе с пиджачком на руке мощного мужчины и что эта ухватка ему неприятна.
— Они выучивают наизусть, — прошептал Рекс. Он втягивал Франца в заговор. — Если бы ты дома выучил наизусть фразу, на которую я сейчас натаскивал тебя, ты с блеском обманул бы меня. Совершенно верно-даже меня! Возможно, я и не догадался бы, что ты ее не понял. И это стоило бы тебе не более трех минут твоего драгоценного времени. Три минуты — и ты отбарабанил бы эту «estin axia» без запинки.