Споры, о которых шла речь, демонстрируют, насколько тесно переплетается трактовка современной фантастики с фундаментальными проблемами литературоведения. В настоящее время научно-фантастический жанр оценивают уже и как самостоятельный тип художественного творчества[527]. Он получил распространение в поэзии и драматургии, вышел на театральные подмостки, на кино- и телеэкран, интенсивно осваивается живописью. В научной фантастике начинают видеть другую сторону реализма, противоположно направленную вектору времени исторического жанра. В одном из литературных интервью И.Ефремов обратил внимание на принципиальное сходство задач художника в ретроспективном воссоздании «Облика людей внутри известного исторического процесса» и в перспективном, и в неизвестном нам процессе. «А если провести параллель с трехзначным током, — развивает писатель свою мысль, — то „нулевая фаза”, без которой ток „не работает”, — это литература о современности, едва ли не самая трудная отрасль литературы, ибо здесь сопрягаются обе задачи»[528]. По мнению отечественных ученых, в научно-фантастическом жанре наиболее полно реализуется общая ориентированность литературы XX века в будущее[529].
Нефантастическая литература тоже в какой-то мере прогнозирует будущее, но построение целостного образа грядущего не входит в её задачу. (Быть может, войдет впоследствии, когда образно-художественное познание сольется, по мысли И.Ефремова, с научно-логическим.) А так как научно-теоретический анализ тоже не в состоянии выполнить эту задачу (отсюда, между прочим, использование в научной прогностике литературной формы сценария), то эффект целостности, хотя бы ценой определенных потерь за счет глубины и всесторонности облика будущеего, остается, как полагают, только за научной фантастикой[530].
М.Горький, называя будущее «третьей действительностью», писал: «Мы должны эту третью действительность как-то сейчас включить в наш обиход, должны изображать её»[531]. Неоспоримое превосходство обычной «жизнеописательной» литературы в анализе настоящего сочетается с преимуществом научно-фантастической в художественном исследовании будущего. В социально-психологическом романе о современности будущее — тенденция и критерий, а в социально-фантастическом — будущее есть, вместе с тем, и непосредственно эстетический объект изображения.
Художественная реализация «третьей действительности» есть не только жанрово-тематическое направление, но и особый методологический аспект искусства. Научная фантастика — новая грань художественного реализма, порожденная его взаимодействием с наукой, в том числе, гуманитарной. Без неё было бы ограниченным исследование возможностей будущего в современном мире. Научная фантастика выступает как принцип дополнительности по отношению к реализму «настоящего» и «прошлого», как острие художественного сознания, непосредственно обращенное в завтра.
Предлагая понятие опережающего реализма[532] для общей характеристики этих особенностей современного искусства, автор этих строк исходил из его универсальности, в том числе — для анализа фантастической литературы. Не случайно научно-фантастические предвидения постоянно в центре внимания литературно-критической и научно-публицистической мысли.
Назначение опережающего реализма не исчерпывается одним только изображением будущего. Образ грядущего, мы уже говорили, служит критерием настоящего. В исторической фантастике ретроспективная форма прогноза (например, при «переигрывании» былых событий на новых условиях) выступает своеобразной оценкой прошедшего и настоящего. В философском плане — под прогнозируемое будущее подпадает вообще неизвестное в данный момент[533] — знаменитое «неведомое» фантастики всех видов и типов, как цель предстоящего познания. В общекультурном и философском плане художественное предвидение активно участвует в целеполагании — науки и общества, путей человечества и цивилизации, разума во Вселенной вообще.
Изучение различных аспектов опережающего реализма, как центральной категории современной фантастической литературы, приходит на смену ни к чему не обязывающим рассуждениям о мечте, как сущности фантастического жанра, об условном приеме введения необычного, как эстетическом ключе фантастики и т.п.
Если объект и понятия анализа научной фантастики раздвигают границы литературных исследований, вносят в них новые возможности, то и само «фантастоведение» осознается как дальнейшее развитие литературной науки, когда появляются принципиально новые опорные координаты. Понятие опережающего реализма, например, обновляет представление об историзме художественной литературы. А непосредственная ориентированность художественного сознания в будущее — предпосылка более глубокого постижения судеб рода людского как части истории природы, притом истории, развернутой в бесконечность мироздания.
Современные категории реализма вводят своеобразие научной фантастики в русло основополагающих понятий литературной науки. Развертывание исследований научной фантастики в этом русле — результат не только её художественного роста и читательского успеха. Потребность в изучении этой литературы вытекает из самых многообразных научных и общественных интересов конца XX века, всего хода развития современного мира.
Эволюция научной фантастики
(от ее зарождения до 80-х годов XX века)
Можно ли рассматривать научно-художественную фантастику в общем, русле реалистического искусства? Не означало бы это признания ошибочной теории «реализма без берегов»? Опасения такого рода лишены основания, когда речь идет о фантастике, которая опирается на действительность и в своих прогнозах, либо допущениях, исходит из научного миропонимания. Сегодня уже речь не идет о том, например, надо ли говорить об отношении такой фантастики к методу реализма, а о том, что обогащает ли она традиционную фантастическую и нефантастическую литературу (условимся называть последнюю жизнеописательной) и чем именно, то есть можно ли считать научную фантастику явлением прогресса в историческом движении художественной литературы; испытала ли она сама, в своей собственной эволюции, какой-то прогресс и, наконец, в каком отношении она находится к социальной и научно-технической революции, с которой ее справедливо, но часто излишне упрощенно, связывают.
Братья Гонкуры сто с лишним лет назад, в середине прошлого века, когда жюль-верновский роман в совершенно новом роде был еще в голове писателя, по самым ранним, младенческим еще шагам возникавшего жанра, сумели угадать принадлежность его к особому — между научным и художественным — типу творчества, человековедение которого выступает не столько в непосредственном изображении эмоционального мира отдельной личности, сколько в опоре на достижения коллективной начной мысли человечества. «Это роман будущего, призванный больше описывать то, что происходит в мозгу человечества, чем-то, что происходит в его сердце».[534]
Это, по всей видимости, мимолетное наблюдение оказалось, тем не менее, пророческим. «Роман будущего» не вышел еще из колыбели. Но уже в творчестве Жюля Верна Гонкуры разгадали, что произведения Эдгара По — это новая литература XX века, ее оригинальность не просто в привнесении «темы науки» в фантастическое воображение; что новый тип художественного вымысла создается, главным образом, внеличной логиикой. Более того, замечая, что он призван больше описывать то, что происходит в мозгу человечества, чем-то, что происходит в сердце, они гениально угадали связь научной фантастики с иным художественным объектом, отличным от жизнеописательной литературы.
527
См., например: И.Ефремов - Ответ на литературную анкету альманаха «Сибирь». // Сибирь, 1972, №2. с.70.
528
В.Бугров В. - О фантастике всерьез и с улыбкой. / Сб.: Мир приключений. // М.: 1978. с.566.
529
См. упоминавшиеся в нашем обзоре монографии: Е.Брандиса о Ж.Верне и Ю.Кагарлицкого о Г.Уэллсе, статью А.Бритикова - Эволюция НФ. / Сб.: О прогрессе в литературе. // Л.: 1977.
534
Э. и Ж. Гонкуры - Жермини Ласерте. Актриса: Отрывки из «Дневника».
Мы пользуемся случаем поблагодарить Б.Бессонова, обратившего наше внимание на содержательное наблюдение братьев Гонкур, неучтенное в теории и истории НФ литературы.