М. Мавров
Врач-благодетель, русский дворянин
Находясь в отставке и по делам моим проживая в разных российских городах, прошлого 1812 года, при выезде моем из Смоленска, не знаю, каким образом, я был захвачен неприятельским отрядом — это случилось незадолго до вторжения французов в сей город. Взявшие меня мародеры были под командою поручика французской отборной гвардии, шевалье де Сент-Амана (chevalier de Saint-Amand); по собственным его словам, того самого чувствительного стихотворца, творениями которого наполнены все лучшие французские календарики и новейшие парижские песенники. При таком аттестате, кажется, как бы не ожидать от господина де Сент-Амана лучшего и наичувствительнейшего милосердия к несчастным пленникам; но вышло совершенно противное: попавшись в руки к учтивейшим философам Робеспьеровой школы, испытали мы[15] все, что только можно было испытать от них. Не нужно описывать того, что товарищи мои куда-то загнаны, а я, обобранный дочиста, больной, едва дышащий, был оставлен чувствительным французским стихотворцем замертво на чистом поле. Не могу припомнить, грустил ли он надо мною вместе с горлицами и голубками, только то очень живо представляю, что когда с меня стащили последний чулок, командир кричал: «Dépêchez-vous, dépêchez-vous, mes amis!» (то есть: поспешите, друзья!) — вероятно, еще на такую же чувствительную добычу.
Опомнясь и собравшись кое-как с силами, я едва мог дотащиться до Рославля, откуда, при помощи одного моего приятеля, купца, отправился я чрез Жиздру, Чернь и Ефремов в Лебедянь, с намерением пробраться до Липецка и воспользоваться тамошними минеральными водами, ибо обыкновенные мои болезненные припадки, увеличенные нежною балладою господина де Сент-Амана и его сотрудников, заставляли меня совершенно отчаиваться в моей жизни.
Проехав от Лебедяни верст 15, почувствовал я уже в себе необыкновенную слабость, которая и побудила меня остановиться в ближайшем селении, дабы излишним беспокойством не подвергнуться вреднейшим последствиям. Дневная квартировка моя была Лебедянского же уезда, в селе Больших Избищах, а хозяин мой — однодворец, человек добрый и услужливый и большой говорун; однако ж все сии выгоды не принесли мне ни малейшего облегчения: болезнь моя отчасу становилась тяжелее; я чувствовал ужасную головную боль со многими другими припадками.
Говорун хозяин мой, видя необыкновенное мое страдание и желая предложить мне, с своей стороны, какие-нибудь услуги, советовал просить помощи у живущего в том же селе помещика, отставного господина подполковника Ильи Владимировича Писарева, человека умного и добродушного, который, имея при себе домового лекаря и аптеку, многим помогает.
Я решился последовать сему совету и послал просить господина Писарева, которого, к сожалению моему, не застали дома, однако ж лекарь его немедленно ко мне явился, подал нужную мне помощь, снабдил наставлениями о врачевании моего недуга и не хотел принять за труды ни копейки денег, представляя себе в оправдание, что лекарства все помещичьи и что он за малые свои хлопоты получает от своего господина достаточное награждение.
Изъявляя чувствительнейшую мою благодарность господину подполковнику Илье Владимировичу Писареву, не могу умолчать (зная по собственному опыту и по свидетельству многих соседей сего почтенного человека[16]), что он, имея посредственное дворянское состояние при довольно многочисленном семействе, всю жизнь свою посвящает облегчению судьбы страждущих. Каждый год, чрез посредство многих врачей, а наиболее при помощи советов известного своим искусством достопочтенного врача Ивана Дорофеевича Гильтебрандта, выписывает он на значащую сумму разных лекарств; сверх того, собирает сам целительные травы и старается помогать всякому без изъятия, в особенности же поселянам и другим небогатым людям. Наградою сему русскому дворянину, врачу-благодетелю, служат молитвы и сердечная признательность им облагодетельствованных. Сей ревностный сын Отечества заслуживает быть известным не только в пределах земли Русской, но и в целом свете.
Отставной секунд-майор Матвей Мавров.
Рязанской губернии, село Погорское.
Июля 29 1813.
Сын Отечества. 1813. Ч. 8. № 34. 21 августа. С. 76–80.
М. Д. Потемкин
Письмо к издателям
<журнала «Сын Отечества»> из Дорогобужа
Прожив на свете уже с лишком полвека, наслаждался я с моим семейством преблагополучною жизнью в собственных моих деревнях в Смоленской губернии, под кротким правлением богоподобного нашего царя. Но когда 6 августа прошлого года нашествием лютого врага, злодея не одной России, но и всей Европе, занят был город Смоленск, то принужден я был 8 числа того же месяца оставить имение свое и дом и уехать, сам не зная куда, с семейством, соединясь, сверх того, с родными и соседями. Мы решились, наконец, отправиться в Тверь и, не доехав до сего города на 40 верст, остановились в деревне, в виду хорошо построенного помещичьего дома, в который и послали служителей для покупки съестных припасов.
Русский дворянин, помещик сельца Якутино, Михаил Алексеевич Избединов и супруга его Александра Ильинична не продали нам ничего, а прислали в подарок всего для пищи, даже чего мы и не велели покупать, весьма щедрою рукою. Справедливость требовала с нашей стороны ехать и благодарить не знакомых никому из нас хлебодаров. Трое из нас исполнили сей долг.
Мы были приняты и угощены наилучшим образом. После завтрака почтенная хозяйка извинялась, что не приглашает нас обедать, говоря, что у них большая часть экипажей отправлена и они сами чрез час едут в Москву. Слеза, сверкнувшая в глазах ее при сих словах, дала нам почувствовать, что они спешат в столицу не для веселья. Один из нас сказал ей: «Все силы вражия идут, сударыня, чаятельно, к Москве; у вас в доме, кажется, быть дóлжно поспокойнее и повеселее». — «Всякую зиму, — отвечала она, — для удовольствия жили мы в Москве, а теперь едем, чтоб определить в военную службу нашего сына. Больно с ним расставаться: он у нас один; от роду ему только шестнадцать лет и еще не кончил наук; но теперь такое время, что каждому дворянину дóлжно служить, да и он нам не дает покою и ежедневно мучит нас просьбами отпустить его на службу, и так мы решились».
Наконец почтенные супруги спрашивают у нас, какое наше намерение и куда мы едем. «Едем мы, — был наш ответ, — сами не знаем, куда; а намерение наше — отыскать где-нибудь подешевле угол, который защитил бы нас с малыми детьми от суровости воздуха; нас, дворян, двадцать три человека, слуг с нами пятьдесят восемь да лошадей девяносто. Мы же выехали кое-как, и в деньгах у нас скоро может появиться недостаток по дороговизне жизненных припасов; во всю нашу дорогу, даже и здесь, мы не купили сена дешевле 80 копеек пуд, а овса — по семи рублей четверть».
Супруги, взглянув друг на друга, предлагают нам свой дом и убедительнейшим образом просят нас жить в Якутино. «Что ж касается до сена, — присовокупил почтенный помещик, — взгляните: перед окнами шесть стогов, и ни единого нет меньше двух тысяч пудов, а по другую сторону дома еще больше; овса же и прочего хлеба у нас также вдоволь. Всем нас Господь благословил: употребляйте все и живите в Якутино, как в собственном вашем доме».
С чувствительнейшею благодарностью приняли мы одолжение сих, никому из нас дотоле не знакомых благодетелей, и просили их назначить цену необходимо нам нужной провизии. «Какая цена, милостивые государи! Вы сами сказали, что вы деньгами не богаты, а мы, благодаря Бога, о сю пору в них нужды не имеем». Долго мы в этом деле не соглашались; наконец принуждены были сказать, что мы еще богатее тех, которые после нас приехать могут из разоренной нашей губернии, и что мы за грех почитаем брать то даром, что можем еще купить. «Ничуть не даром, — возразили нам. — Мы предлагаем вам наше пособие; вы, возвратясь восвояси, со временем доставите нам деньги за забранное вами».
15
То есть: я, мой служитель и наемный ямщик, ярославский крестьянин. —
16
С которыми мне случилось видеться как в окрестностях села Больших Избищ, так и в городе Липецке. —