Во время заграничного похода русской армии многие генералы и офицеры вступали в западноевропейские и польские ложи. Все они — а это были сотни генералов и офицеров — потом вошли в русское масонство.
Военная ветвь ордена вольных каменщиков неожиданно объединила очень разных людей. Здесь Андрей Остерман-Толстой, Петр Чаадаев, Александр Грибоедов... Будущие декабристы соседствуют с Леонтием Дубельтом и Александром Бенкендорфом. Часто приводимая цифра из официального списка — 517 военных-масонов — не отражает всей полноты картины, вольные каменщики занимали важные позиции в Гвардейском генеральном штабе, квартирмейстерской части, военных учебных заведениях и разного рода «вольных» обществах, в том числе военных, где офицеры изучали военную историю и иные науки. О многом говорит одобренное императором появление масонской символики (всевидящее око в треугольнике) на наградных медалях в память войны 1812 года и за взятие Парижа.
Возникают тайные военно-масонские общества вроде Союза русских рыцарей, в котором рядом с генералом Михаилом Орловым мы вдруг встречаем и поэта-партизана Дениса Давыдова. Военное масонство политизируется по примеру немецкого Тугенбунда. Именно в ложах оформляется идейно и организационно тайное движение офицеров-декабристов, подготовившее мятеж 1825 года. Запрещение лож в 1822 году только ускорило это превращение религиозно-этического учения в тайное общество.
Вс. Сахаров
Русская литература, наука, искусство в пору войны
Описываемая эпоха является вместе с тем и эпохой пробуждения русской литературы. В ней существует два направления, проявляющиеся в двух литературных кружках: «Беседе» и «Арзамасе». В первом из них, тяготеющем к классицизму, читает свои басни Крылов, а Державин — свои оды. Второй, придерживающийся романтических идей, объединяет Жуковского, Дашкова, Уварова, Пушкина, Блудова.
На всей литературе этого времени лежит сильный отпечаток увлечения национальными мотивами, то есть в тот момент — аптифранцузскими. Кропотов в «Надгробном слове моей собаке» поздравляет этого верного слугу с тем, что тот никогда не читал Вольтера. Крылов в своих комедиях «Урок дочкам» и «Модная лавка» высмеивает, так же как и Ростопчин в своих памфлетах, галломанию. Озеров, автор трагедий классического направления, с 1807 года ставит на сцене Димитрия Донского; под татарами, иго которых сокрушил Димитрий, он подразумевает французов. Крюковский в своей трагедии «Пожарский» (герой освободитель 1612 года) имеет в виду 1812 год. Жуковский пишет оды, классические по воинственному пафосу, высоким слогом пишет «Песнь барда над гробом славян-победителей» (1806) и «Певец во стане русских воинов» (1812). Карамзин, блестящий, добросовестный автор «Истории государства Российского», в своей записке «О древней и новой России» дал настоящий антифранцузский манифест. Периодическая пресса воодушевлена тем же настроением: Сергей Глинка в «Русском вестнике», Греч в «Сыне отечества» проповедуют священную войну против Наполеона. В этой священной войне русские литераторы так же, как и немецкие, мужественно идут в бой: Жуковский сражался под Бородином, Батюшков был ранен при Гейльсберге, Петип—убит под Лейпцигом, князья Вяземский и Шаховской служат в казаках, Глинка и Карамзин — в ополчении.
К этой эпохе относятся и первые выступления Пушкина.
Не следует также забывать, что при Александре I было совершено первое русское путешествие вокруг света, носившее также и научный характер: в 1803 году корабли «Надежда» и «Нева», под командой капитанов Крузенштерна и Лисянского, имея на борту некоторых немецких ученых, посетили Америку и Японию. В 1815 году капитан Коцебу, который уже обследовал Южный Ледовитый океан, обследовал Северный Ледовитый океан, отыскивая знаменитый северо-восточный проход. Русские моряки детально изучили берега Сибири и доказали, что Азия не соединена с Америкой.
В области искусств русские продолжают быть учениками французов и итальянцев. В Петербурге Тома де Томон строит здание Биржи; Росси — новый Михайловский дворец; Монферран принимается за постройку величественного, роскошного Исаакиевского собора. В то же время русский архитектор Воронихин строит Казанский собор, торжественно освященный в сентябре 1811 года и украшенный исключительно работами русских художников и скульпторов.
НАПОЛЕОН В ТВОРЧЕСТВЕ А. С. ПУШКИНА
К началу тридцатых годов XIX в. А. С. Пушкин все более внимания уделяет прозе, в том числе и исторической. Многие его современники и последующие критики видели в этом угасание таланта великого поэта. Нам представляется, что это не так. В этом следует видеть, напротив, развитие таланта Пушкина, развитие его ума, его внутреннего мира. В этом смысле вполне закономерна эволюция его политических взглядов: от бунтарства оды «Вольность» до умеренности, почти самодержавности «Путешествия из Москвы в Петербург».
Блажен, кто смолоду был молод,
Блажен, кто вовремя созрел...
Такой эволюции политических взглядов соответствует и эволюция восприятия Пушкиным Наполеона: от юношеской горячности и эмоциональности к глубокому пониманию Наполеона, его места и роли в истории.
Первое упоминание о Наполеоне в творчестве Пушкина мы находим в стихотворении пятнадцатилетнего лицеиста «Воспоминания о Царском Селе». Здесь Наполеон — кровожадный завоеватель (прошло два года со времени пожара Москвы 1812 года):
Блеснул кровавый меч в неукротимой длани
Коварством, дерзостью венчанного царя;
Восстал вселенной бич...
«Вселенной бич» — своеобразный штамп для Наполеона в реакционных роялистских кругах того времени. Он был послан Франции за грех цареубийства, за восстание против «законного порядка». Эти мысли Пушкин мог слышать еще в раннем детстве в доме своего отца, где в гостях бывал сардинский посол Жозеф де Местр, французский эмигрант, один из крупнейших идеологов консерватизма. Таким образом, Пушкин следует здесь распространенной в то время традиции рассматривать власть Наполеона как явление производное, точнее даже тождественное Французской Революции: «Коварством, дерзостью венчанного царя».
В целом, поэт останется верен этой концепции и впоследствии.
Губителем Европы, мысленно кующим уже «новую цепь» для нее предстает Наполеон и в следующем стихотворении, написанным, скорее всего, в период «Ста дней» «Наполеон на Эльбе». В своих думах ссыльный император восклицает:
Страшись, о Галлия! Европа! мщенье, мщенье!
Рыдай — твой бич восстал — и все падет во прах,
Все сгибнет, и тогда, в всеобщем разрушенье,
Царем воссяду на гробах!
В этом стихотворении, как нам кажется, больше эмоций, чем в предыдущем.
Наполеон здесь действует как бы вне исторического контекста. Лишь счастье выступает здесь единственной причиной его побед, а его отсутствие — единственной причиной его поражения:
О счастье! Злобный обольститель,
И ты, как сладкий сон сокрылось от очей,
Средь бурей тайный мой хранитель
И верный пестун с юных дней!
И уже после второго отречения Пушкин пишет стихотворение «Принцу Оранскому», в котором воздает хвалу «мстителю за лилии Бурбона», низвергнувшему «ужас мира».
Таким образом, в лицейский период Пушкин следовал распространенной традиции в восприятии Наполеона. Во многом его отношение складывалось под впечатлением войны 1812 года, когда русским вообще трудно было судить о нем иначе, как о враге «Аттиле», «биче божием» и т.п. В такой оценке можно видеть и следование Пушкина традициям классицизма (все указанные стихотворения написаны в форме оды), где враг чаще всего оценивается подобным образом.