Ночь 4 августа (Рис. Monnet)
Оба автора, как мы видим, вполне согласны и в своей характеристике сельскохозяйственного прогресса и в том объяснении, которое они этому прогрессу дают: оба видят его причину в перемещении собственности — в ее дроблении. Получается даже такое впечатление, как будто они приписывают всю заслугу в деле культурных новшеств исключительно мелкой собственности, т. е. крестьянину. Но это, конечно, не верно. Новые буржуазные владельцы земли не отставали в этом отношении от крестьян, а иногда даже служили им образцом. Так было, вероятно, при переходе к более интенсивному севообороту.
Например, в Дордони, стране мелкой культуры, господствует еще двухполье. И первым переходит к плодосменной системе крупный владелец, некто Jumilhac: «Вместо обычного севооборота, который состоит в том, что рожь следует за паром и пар — за рожью, он вводит новый, основанный на принципах здравой теории, подтвержденной на практике: пар совершенно изгоняется. Севооборот Jumilhac'a состоит из десяти полей, которые следуют в таком порядке: 1) рожь, 2) репа, 3) овес с клевером, 4) 5) 6) клевер, 7) один из хлебных злаков, 8) картофель, 9) пшеница или рожь, 10) овощи. Таким образом, хлебные злаки культивируются ежегодно на 4/10 земли; но прочие 6/10, пять из которых были до сих пор непроизводительны, дают корнеплоды, овощи и клевер. Среди преимуществ этого севооборота должно отметить, что поля, которые всегда производили только рожь, приносят теперь Jurmlhac'y прекрасные сборы пшеницы».
Травосеяние, интенсивный севооборот, улучшение породы и увеличение количества скота, лучшее удобрение — таковы признаки сельскохозяйственного прогресса, указанные в приведенных нами цитатах. Для полноты картины мы должны еще обратить внимание на судьбу культур некоторых растений, пользовавшихся особым покровительством империи. Эти привилегированные растения — свекла, шелковица, хлопчатник. Причина их особого положения заключается в стремлении правительства, войной с Англией изолировавшего Францию, отрезавшего ее от подвоза сырых материалов из вне-европейских стран, создать эти необходимые для страны материалы в пределах ее территории.
Свекла до эпохи Наполеона не пользовалась совершенно своей теперешней известностью. Общераспространенным сахаром был сахар из сахарного тростника. Но прекращение его подвоза заставило умы усиленно работать над разрешением проблемы добывания сахара из других растений. Понятно, с каким интересом было встречено изобретение сахароварения из свеклы; понятно также, что новая отрасль промышленности попала сразу в фавор к правительству. Так как свекла — растение не особенно прихотливое, а спрос на сахар далеко превышал предложение, то и свеклосахарное производство и культура свеклы распространились во Франции очень быстро.
Далеко нельзя сказать того же о культуре хлопчатника. Несмотря на правительственные премии, на организацию в южной Франции двух специальных школ, дело не пошло, так как климат оказался недостаточно жарким и постоянным. Зато шелководство преуспевало: в 1812 г. в двенадцати департаментах было собрано количество коконов, из которого можно получить 5½ миллионов килограммов шелка на сумму 15½ милл. франков. Эти цифры показывают, что культура шелковицы вышла уже из стадии эксперимента и превратилась в доходную отрасль хозяйства.
1793 г. Картина Сведанского (Рум. Музей)
Итак, новые хозяева земли по всем видимостям преуспевали. С другой стороны, старые владельцы еще отнюдь не забыли о своих священных правах, отнюдь не были склонны от них отказаться. Их объединяющими центрами были эмигрантские кружки за границей, главным их средством действия — иноземное вмешательство во французские дела. Это своеобразное положение должно считать одним из немаловажных оснований наполеоновского деспотизма. Как мелкие, так и крупные приобретатели национальных имуществ (вместе составлявшие и по своей численности и по представляемому ими капиталу огромный процент населения Франции) склонны были считать революцию законченной в тот самый момент, как земля попала в их руки. В самом деле, для настоящего использования своей новой собственности они нуждались всего более во внутреннем спокойствии страны, в «порядке»; якобинское правление, правда, как будто давало порядок, но это был порядок рискованный: известно, как относились якобинцы к богатству, какой страх нагнали они на все имущие классы своей политикой принудительных займов, реквизиций, законом о maximum'e заработной платы, законом против барышничества и т. п. Конечно, на словах якобинцы всячески открещивались от «аграрного закона», но все знали, что их дела далеко не всегда согласуются со словами. Если до эпохи Робеспьера и миссионеров Конвента новые собственники чувствовали себя удовлетворенными революцией, то после этого периода они были уже ею напуганы. И напуганные, они неизбежно должны были мечтать о такой твердой власти, которая, опираясь на какую-либо солидную силу, санкционировала их приобретения и в то же время оградила их от эксцессов революции, от дальнейших эгалитаристских покушений. Такой властью не могла быть старая монархия, ибо она слишком связала свои интересы с интересами старых владельческих слоев; ее возвращение было бы, без сомнения, возвращением эмигрантов, т. е. претендентов на землю, за которую и буржуазные и большинство крестьянских покупателей уже заплатили сполна. Итак, нужно было создание новой власти. А так как власть должна была располагать и силой, то единственным претендентом на нее являлся, конечно, человек, располагавший единственной дисциплинированной силой того времени — победоносной армией.
Слишком поздно. Из войны в Вандее (Карт. Дюваля)
Вполне естественно, что новые собственники земли приветствовали новый режим консульства и империи. К концу империи, впрочем, сельское население начинает уже освобождаться от этого гипноза, и, главным образом, под влиянием непосильной тяжести, которую возлагали на него непрерывные войны. Наборы, следующие один за другим ежегодно, громадные жертвы людьми (в одной Испании погибло до 300.000) начали возбуждать всеобщее недовольство, которое проявлялось пока лишь пассивно — в уклонении от воинской службы.
Революция не успела закончить этой операции распродажи национальных имуществ. Значительная часть земель осталась еще не проданной к моменту вступления во власть Наполеона. Отношение Наполеона к этой сложной проблеме весьма характерно и представляет значительный интерес.
Само собой разумеется, что новое правительство не могло, по самим условиям своего возникновения, нарушать созданного революцией права новых владельцев земли. Ведь оно само выросло на почве, подготовленной революцией, основным мотивом его существования было закрепление и упорядочение ее социальных результатов. Не удивительно, что одним из первых его актов было признание неприкосновенности всех законным путем совершенных покупок национальных имуществ. Даже за попытку запугивать приобретателя национального имущества оно грозит строгой карой.
Но, с другой стороны, зарождающаяся монархия вполне основательно не доверяла долговечности той поддержки, которую пока оказывали ей демократические элементы населения. Ее прочной опорой были средние классы — торгово-промышленная и землевладельческая буржуазия. Такое положение было чревато опасностями. В более или менее отдаленном будущем можно было предвидеть борьбу на два фронта — с реакцией и демократией. Стремление к примирению с силами реакции — духовенством и дворянством — было в этих условиях естественно, тем более, что оно чувствовалось и в среде самой буржуазии, очень напуганной демократией. Этим стремлением и объясняется целый ряд мероприятий эпохи консульства и империи. Так, примирение с католицизмом ведет за собою возвращение клиру еще не проданных земель, предназначавшихся на содержание церквей; амнистия эмигрантам, объявленная 6 флореаля X года, обещает вернуть им их земли (за исключением лесов, объявленных государственной собственностью), поскольку, разумеется, эти земли не перешли в другие руки.