По ночам сова
Тут свищет;
Птица жалобно кричит
В лапах хищных;
Зверь рычит:
Он ищет пищу.
Ночь молчит. Чернее мгла,
Чтобы спать земля могла.
Сторожит века лесище.
Кто нарушит сон?
Ветер, буря иль циклон,
Иль огонь стихийных бед?
Мягкой поступью подходит
К дому тихий дед.
Крик совы – а это он.
Спокоен кров.
Дед скользящей,
Черной тенью лезет в ров,
В свою берлогу.
Шепчет: «Дома я,
Ну, слава богу.
Ишь, какая дома тишь.
Сонно да душисто,
Будто нет фашистов».
– Эй, Иван Гаврилыч, спишь!
Почиваешь – знаешь
На сухой траве,
А у меня не мозг,
Железный мост
Стоит, как зверь,
В военной голове.
Стратегия не даст уснуть.
Уж тут не елки,
Липы на ночь.
Мост… вот в душу врос.
– Ну, расскажи,
Филипп Иваныч,
Может, отчаливать,
Итти на полный ход,
Будить народ.
Где этот мост?
– Нет, погоди, матрос.
Лес – не море.
Я завтра сам пойду туда
И все узнаю вскоре,
Прикину все на воле,
Как да где,
Аль по земле, аль по воде.
Покурим что ли?
Эх, Гаврилыч, ну и мост…
– Покурим, Филипп Иваныч,
Давай приказ,
Особый, для меня.
И оба закурили,
Тихонечко дымя,
В своей берлоге на двоих,
Как встретились вначале
И берлогу «штабом» величали.
Старик прищурил глаз
И, серебря от вспышки бородой
Вел вдумчивый рассказ
Своих соображений,
Что видел сам на этот раз
И сообщил о главном –
О большой мишени.
Не спали ночь богатыри,
Курили, говорили.
Моряк Гаврилыч
Лишь вздыхал:
– Ну и мост, ну, чорт его дери.
И, как бывает
В такой ночной беседе,
Обо всем шептались
Дружные соседи,
Как в дороге длинной
Пролетевших лет,
Жевали сухари с малиной.
Вспоминали яркий
В жизни след.
И все, чего бы ни касалась
Их задушевная струна,
На первом месте
Появлялась во всей красе
Любимая страна.
Ну, где еще найти
Такую, золотую,
Вечно молодую
Родину-любовь,
Чтоб в стариках сверкала
Молодеческая кровь,
Бушующая воля жизни,
И огненная страсть,
И рыцарская преданность
Своей отчизне?
Такую ль дать в обиду
Красавицу-страну!
Дед вспомнил молодость,
Когда в японскую войну
Ходил в Манчжурию,
Был в Порт-Артуре.
Там ранен был,
И, презирая боль руки,
Бросался яростно в штыки..
– Меня называли то
Уссурийским тигром,
То пермским медведем,–
Улыбался дед.
– А мы на штыках,
Как на телеге, едем.
Недаром
Враг не терпел
Суворовских ударов.
Тогда я впрямь, как слон,
Ой и здоров был да силен,
Что телеграфный столб
Таскал один.
Такая уж у нас
Солдатская порода на особо.
Отец пешком ходил
На Крымскую войну,
С Урала в Севастополь,
И сгоряча
Нес пушку на плечах;
Палил он подходяще.
Сто лет был работящим,
Преставился в сто шесть
И приказал стоять
За Родину и честь.
И я такой же дал приказ
Трем сыновьям:
Сергею – сталинскому соколу,
Он капитан у нас,
Петру – танкисту,
Алеше – моряку-радисту.
Ребята – корни,
На отбор,
Как корабельный бор.
Про дочерей не говорю,
Их семь девчат.
Теперь замужние.
И двадцать семь внучат.
Урожайная семья,
Как мать-земля.
Но вот старухи нет.
А у тебя, мой свет?
– Одна старуха в думе, –
Вздохнул моряк,–
Живет в Батуми.
Сыновья-то были,
Их белые убили.
И тоже были моряки –
Юные большевики.
Старуха на плантации,
На чайной.
Матросом я решил остаться.
Люблю корабль отчаянно
И море Черное люблю.
Жизнь отдаю
Морям да кораблю.
Сейчас врагов долблю,
Стараюсь прямо в лоб.
Фашистам – гроб.
– Гроб…
При слове «гроб»
Филипп Иваныч вздрогнул.
– Ты что, отец? Дрожь по щеке…
– Да так… Я вспомнил
Гроб один… при Колчаке.