«Надо с бомбами в руке
Ночью сплавать по реке.
И, когда взойдет на мост
Смертоносный паровоз,
В двух концах по берегам,
Появившись из воды,
Нанести удар врагам,
Натрясти огонь беды:
Сбросить поезд,
Мост взбомбить,
Всех фашистов перебить.
Неужели нельзя?
Аль в отряде мало сил?
Мало тридцать? –
Гордо дед себя спросил. –
Каждый – пушка, не игрушка.»
И спокойно в ближний лес
Живой куст
В кустах исчез.
Шел он ночь и день домой.
Три винтовки нес с собой.
Там, в закатном
Медном блеске,
На дороге, в перелеске,
Вглядываясь в дали
Партизаны командира
С нетерпеньем ждали.
Кто винтовку
Чистил стоя,
Кто – костюм да сапоги
После утреннего боя,
Кто гранаты затыкал
За ременный пояс,
Кто грибы в лесу искал,
Под кустами роясь,
Кто курил, а кто лежал,
Кто бежал взглянуть на путь
Нет ли деда из разведки,
Ведь тоскуют его детки.
Сам Гаврилыч
Там, на липе,
Слушал тишину.
У всех мысли о Филиппе,
Ждали старину.
Говорили, речь вели:
– Не видать ли там, вдали?
– Что он скажет?
– Как отец?
– И какой нам, сыновьям,
Новый путь укажет?
– Дед – боец.
Мудреный воин,
Генералом быть достоин.
– Как высок, плечист
Да строен.
– С серебристой головой,
И характер боевой.
– Как Кутузов иль Суворов.
– Вот гляди, он будет скоро
И такой загнет поход,
Удивит опять народ.
– Исходил Урал с ружьем,
Приговаривал: «Пришьем», –
И, конечно, пришивал.
И теперь молва жива.
– Даже Сталина видал,
Когда бился с Колчаком.
– Ну, а где, скажи?
– Это было в Глазове.
Сам мне дед рассказывал.
И Дзержинского видал.
– Был в японской,
На германской,
И опять сюда попал.
– Слышь, приехал погостить
Орла-сына навестить.
Как случилася война,
С нами вместе старина.
– Уж гордится он втройне:
Три сыночка на войне.
– Сам четвертый,
В войнах тертый.
И отец его, и дед
Воевали много лет.
– Уж такая, брат, семья –
Вся солдатская, своя.
– Богатырская земля.
– Вот попробуй победи!
Нет, германец, погоди.
– Проба уж была, друзья.
Дальше пробовать нельзя.
– Пусть ползут.
– Мы устроим, мы утроим
Самый страшный суд.
А потом не тронь:
Сам Филипп Иваныч
Разведет огонь
И посадит Гитлера
На свою ладонь,
Скажет: «Вот вам клоп и вонь:
Раздавили гнусь».
– Тише, тише. Кто идет?
Прибежал Петрусь:
– Поет.
– Кто поет?
– Куда полет?
Тут Гаврилыч
Шепчет с липы:
– Три винтовки прет,
А сам поет.
Замри да слушай, мир:
Нас проверяет командир.
– Три винтовки, –
Все шептались, –
Значит, два на штык попались.
Вот герой…
Все стихли, смылись,
Расползлись,
Тихонько скрылись за горой.
Филипп Иваныч
Шел и пел, с винтовками
На согнутой руке,
Свою любимую об Ермаке:
«Ревела буря, дождь шумел.
Во мраке молния блистала»…
И улыбался.
Ему ль не ясной стала
Вся умная игра,
На точном пункте
Нет никого.
Лишь выдавала
Кислая махра
И мятая трава на грунте.
Он видит там,
На дереве, Гаврилыча,
И кто разбежался по местам,
По зеленеющим увалам.
И продолжал:
«И непрерывно гром гремел,
И в дебрях буря бушевала».
Гаврилыч слез, смеется:
– Ого! Двух сразу!
– Как заразу!
Два хлыста
Запутались в кустах,
Смывали кровь – не смыли.
Не жалко палачей.
Жаль: испоганили ручей.
Бойцы готовы?
– Есть бойцы.
Все на местах, в кустах.
– Ну, молодцы.
Пойду вперед,
На пункт второй.
Там буду ждать
Вас за горой.
Веди, Гаврилыч, через час.
Примерь на глаз:
Там рыщет зверь.
Следи. Не верь.
Угомони задир.
– Есть, командир!
Ночь пробиралась в лес,
Окутывая тишиной просвет.
Чернели тени.