— Лучше погибнуть на фронте, чем еще раз пережить такое.
Один раз он собрался сходить на Конвентштрассе, но зайти в дом ему не удалось. Женщина погибла, один ее ребенок тоже, а другого передали в сиротский приют в Люнебургской пустоши. Его квартира выгорела полностью, торчали лишь голые стены.
Все это продолжалось пять ночей. Утром шестого дня Гейнц Годевинд исчез. Среди сорока тысяч жителей, погибших во время бури огня, накрывшей Гамбург, были также и несколько десятков солдат.
— Унтер-офицер Годевинд поехал в Гамбург и не вернулся из отпуска на родину, — написал Вальтер Пуш в конце августа своей Ильзе.
Я был штурманом 95-й авиагруппы во время налета на Мюнстер. Субботняя партия игры в карты была в самом разгаре, когда в 22.00 нас подняли по тревоге… Мы узнали, что нашей целью был западный створ Мюнстерского собора…
Солнечный осенний день. Ильза Пуш достала велосипед из подвала и отправилась к гостинице «Континенталь» на Адольф-Гитлер-Штрассе, чтобы съесть там щавелевого супа с куском мяса. Такую радость она доставляла себе два раза в месяц по воскресным дням. После обеда она поехала к каналу, а затем свернула в южном направлении, направляясь к выезду из города. Она намеревалась до вечера успеть вернуться к богослужению в соборе, город Мюнстер отмечал праздник материнства Марии.
Поскольку солнце пригревало еще достаточно сильно, то она прилегла в осеннюю траву на крутом берегу канала, заснула и пробудилась лишь за полчаса до начала богослужения. Позднее она напишет мужу, что дева Мария простерла над нею свою руку, которая уберегла ее и позволила ей выспаться вдоволь. Она могла бы еще успеть на богослужение, но на Вольбекерштрассе ее застал врасплох вой сирен. Она столкнула свой велосипед в нишу у одного из подвалов и бросилась бежать к бомбоубежищу на Манфред фон Рихтгофенштрассе, которым всегда пользовалась, когда тревога заставала ее во время работы в магазине. Она удивилась тому, что вражеские бомбардировщики налетели среди бела дня, к тому же не в обычное воскресенье, а именно в день материнства Марии. О том, что богослужение не могло быть начато из-за того, что с последним ударом колокола бомба упала перед входом в собор, она узнала лишь на следующий день. Двадцать минут потребовалось 336 «Летающим крепостям», чтобы сбросить свой груз над Мюнстером. Ильза Пуш в целости и сохранности покинула бомбоубежище, нашла у входа в подвал велосипед, также не пострадавший, и наверняка поехала бы на нем на Везерштрассе, если бы не увидела дым, окутавший собор. Вольбекерштрассе была вся в огне, языки пламени поднимались к небу также и у площадей Роггенмаркт и Михаэлисплац. Она решила узнать, что стало с бакалейной лавкой, принадлежавшей супругам Пуш. Огонь туда не добрался, но посреди улицы зияла глубокая воронка. Авиационная бомба снесла переднюю часть дома, дверь в магазин и витрина исчезли, искореженные консервные банки катились ей навстречу по тротуару. В отличие от прилавка, разбитого осколками бомбы, подсобное помещение не пострадало, повешенная на гвоздь репродукция с изображением Аннеты фон Дросте-Хюльсхоф висела ровно. Ильза села рядом с ней и горько заплакала, как вдруг раздался громкий шум, приведший ее в ужас. Часть крыши рухнула на тротуар и похоронила под собой консервные банки. Ильза едва успела выхватить из ящика формуляры покупателей и портфель с продовольственными карточками. Прижав руками бумаги, она стала пробираться к выходу. Едва она добралась до велосипеда, как передняя часть дома обвалилась, Аннете фон Дросте-Хюльсхоф также не удалось уцелеть.
Ильза торопилась быстрее доехать до улицы Везерштрассе. Скорее прочь от пламени, которое бушевало в городском квартале Мюнстера, являвшемся его символом.
Ей пришлось съехать с Вольбекерштрассе, потому что там было невыносимо жарко. Близлежащими улочками она выбралась в более прохладное место, нашла свою квартиру в сохранности, бросилась на кушетку и вновь разрыдалась.
Она не представляла, что ей следовало написать ему. Он присылал ей четкие оптимистические сообщения о том, что по всем направлениям они продвигались вперед и вносили свой вклад в близкий разгром врага. Следовало ли ей сообщать ему, что его бакалейной лавки больше не существует?