Я хотела еще сказать, чтобы ты не экономил на еде. Если сможешь приобрести у русских что-нибудь съестное, то сделай это. Поверь мне, большинство людей заболевают оттого, что питаются неразумно. Когда ты приедешь в отпуск, то я наделаю тебе лепешек, а на полдник приготовлю чудесный пирог, а на ужин у нас будут шкварки.
Мать поставила свою подпись под письмом. Но так как внизу еще оставалось место, то Дорхен добавила к этому:
— Сегодня пополудни я встретила на улице Эрику. Она спрашивала о тебе. Ты должен научиться уворачиваться от пуль, пусть они все пролетают мимо.
Борьба требует беспощадного и энергичного противодействия большевистским подстрекателям, партизанам, саботажникам, евреям и полного пресечения любого активного и пассивного сопротивления…, кроме того, самого пристального внимания к действиям солдат Красной Армии, так как следует считаться с коварными методами ведения борьбы.
Особенно непредсказуемы солдаты азиатских национальностей Красной Армии, от них можно ожидать чего угодно. Они коварные и бесчувственные…
Комиссары, взятые в плен в бою или оказавшие сопротивление, должны быть расстреляны на месте.
— Доставь его в штаб полка, — сказал Годевинд. — Пусть они сами решат, надо ли его расстреливать.
Он показал на пленного, который прислонился к березе в нескольких десятках метров от их блиндажа, в то время как другие его соотечественники сидели несколько поодаль в траве. Их передали им танкисты, которые спешили дальше.
— И мы должны их ликвидировать, — ругался Годевинд.
Роберт Розен взглянул на человека, стоявшего у березы. На нем были брюки защитного цвета и светло-серая гимнастерка, которая доходила ему почти до колен. Головной убор отсутствовал.
— Они спросят тебя, почему мы его не прикончили! — прокричал Годевинд ему вслед. — Скажи им, мы ничего о нем не знали, у нас не было переводчика, чтобы допросить его. Определенно, это комиссар, но пусть те господа разбираются с ним сами.
Роберт Розен вскинул винтовку и медленно пошел к березе. Если бы Годевинд приказал расстрелять пленного, то он сделал бы это: расстояние до него было еще довольно большим. Когда пленный увидел, как тот идет к нему, то наклонил голову, казалось, он рассматривает свои босые ноги.
— Он явно боится, — подумал Роберт Розен.
Он остановился в пяти шагах от пленного и снял винтовку с предохранителя. Тот вздрогнул, посмотрел на него и вдруг улыбнулся ему.
Сейчас Роберту Розену труднее было бы это сделать.
Он всматривался в пленного вблизи. Копна светлых волос, голубые глаза, лицо без признаков какой-либо растительности, на шее цепочка, на которой болталась красная звездочка.
— Комиссар? — спросил он.
Пленный устало покачал головой, как будто он уже много раз отвечал на этот вопрос. Правый глаз его нервно подергивался, под носом скопились сопли.
— Он мой ровесник, — подумал Роберт Розен и удивился тому, что таких молодых парней превращали в комиссаров. Пуля разорвала левую брючину русского, на бедре были видны след от касательного ранения и запекшаяся кровь.
Хорошо, что Годевинд не приказал его расстрелять, сейчас ему было бы очень непросто сделать это. После того, как Роберт Розен увидел вблизи умоляющие глаза пленного, его полуоткрытый рот, всю его печальную беспомощность, ему было бы очень трудно выполнить приказ. Определенно, русский хотел что-то сказать, может быть, объясниться, но поскольку не понимал немецкого языка, то предпочитал молчать. Наверное, он осознавал, что непонятные слова будут восприниматься еще хуже, чем просто молчание.
— Я освобожу ему руки, чтобы он мог вытереть себе нос, — вдруг пришло в голову Роберту Розену. Когда он развязывал узел, ему стало окончательно ясно, что он имеет дело с одним из комиссаров. На рукаве гимнастерки пленного он обнаружил темную полоску, след от нашивки. Прежде, чем его взяли в плен, тот успел сорвать ее. Видимо, там тоже был известен приказ о комиссарах.
Роберт Розен обыскал его карманы, нашел нож и зажигалку, все это забрал, оставив ему лишь платок, чтобы тот мог вытереть нос. Он удивился тому, какие у русского длинные, изящные пальцы.
— Пианист, — подумал Роберт Розен. — Или студент, которого вытащили из аудитории и отправили на фронт. Он предложил ему сигарету. Обычный ритуал перед расстрелом: последняя сигарета.