– Вы видитесь с моей матерью?
– Иногда. Не часто.
– А где она сейчас?
– О… за границей.
– И где же за границей?
– Во Франции или в Португалии, точно не знаю.
– А ей никогда не хочется меня увидеть?
Полковник встретился с ясным взглядом девушки. Он не знал, что сказать. Настало ли время для истины? Или для уклончивого ответа? Или для большой убедительной лжи? Что можно сказать девушке, которая задала вопрос с такой прямотой, а ответ на него так сложен?
Он сказал огорченно:
– Я не знаю.
Ее глаза смотрели на него серьезно.
Он все запутал. Ведь девушке хочется знать, она совершенно ясно дала это понять. Да и любой девушке этого хотелось бы.
Он сказал:
– Вы не должны думать… то есть, я хочу сказать, это трудно объяснить. Ваша мать, видите ли, совершенно не похожа на…
Эльвира энергично кивнула:
– Я знаю. Я все время читаю о ней в газетах. Она совсем особенная, правда? В сущности, она необыкновенная личность.
– Да, – согласился полковник. – Это совершенно верно. Она необыкновенная. – Он помедлил, потом продолжал: – Но необыкновенные люди часто… – Он замолк и спустя немного времени начал снова: – Не всегда так уж здорово, если твоя мать необыкновенный человек. Можете положиться на мои слова, ибо это самая настоящая правда.
– Вы не слишком любите говорить правду, верно? Но я полагаю, то, что вы сейчас сказали, и есть самая настоящая правда.
Они оба замолчали и посмотрели на огромные, оправленные в медь двери, ведущие во внешний мир.
Вдруг двери резко повернулись на петлях – с силой, совершенно нехарактерной для отеля «Бертрам», – и вошедший молодой человек решительно направился к стойке. На нем была черная кожаная куртка. Он излучал жизненную энергию такой силы, что по контрасту отель «Бертрам» вдруг стал похожим на музей. Люди показались покрытыми пылью реликтами прошедших веков. Незнакомец наклонился к мисс Горриндж и спросил:
– Леди Седжвик остановилась у вас?
На этот раз на лице мисс Горриндж не было приветливой улыбки. Глаза ее сделались необычайно строгими. Она ответила:
– Да. – Затем с очевидной неохотой протянула руку к телефону. – Вы хотите?..
– Нет, – сказал молодой человек. – Я просто хотел оставить ей записку. – Он достал записку из кармана своей кожаной куртки и протянул через стойку красного дерева. – Я просто хотел убедиться, что это та самая гостиница.
В голосе его послышалось некоторое недоумение, когда он осмотрелся. Затем он повернулся к дверям. Глаза его с полным безразличием окинули сидящих. Точно так же они пробежались по Эльвире, полковнику Ласкомбу. Ласкомба внезапно охватил приступ гнева. «Черт возьми, – подумал он, – Эльвира – хорошенькая девушка. Когда я был молод, я всегда замечал хорошеньких, а уж здесь, где кругом все эти ископаемые!» Но молодому человеку было явно не до хорошеньких девушек. Он снова повернулся к стойке и спросил, слегка повысив голос, как бы пытаясь привлечь внимание мисс Горриндж:
– Какой здесь номер телефона? 1129?
– Нет, – сказала мисс Горриндж. – 3925.
– Риджент?
– Нет, Мэйфер.
Он кивнул. Потом быстро прошагал к двери и вышел. Двери захлопнулись за ним почти с тем же взрывным эффектом, который всех потряс при его появлении.
Все облегченно вздохнули; но обнаружили, что продолжать разговор в прежнем тоне уже трудно.
– Ну и ну! – воскликнул полковник Ласкомб. – Ну и ну! Уж эти мне нынешние молодые люди…
Эльвира улыбнулась:
– Вы его узнали? Знаете, кто это? – В ее голосе звучали почти благоговейные нотки. Она решила просветить полковника: – Это Ладислав Малиновский.
– А-а, этот! – Имя было знакомо полковнику. – Гонщик.
– Да. Он два года подряд был чемпионом. А год назад разбился. Сильно разбился. Но мне кажется, он снова ездит. – Она приподняла голову и прислушалась. – Он и сейчас на гоночной машине.
Рев двигателя донесся с улицы сквозь стены «Бертрама». Полковник Ласкомб сообразил, что Ладислав Малиновский – кумир Эльвиры. Ну что ж, подумал он, это лучше, чем один из этих поп-певцов, или бардов, или еще этих длинноволосых «Битлов», или как там они себя называют. У Ласкомба были явно устаревшие взгляды на молодежь.
Двери снова отворились. Эльвира и полковник выжидательно взглянули на них, но отель «Бертрам» возвращался к нормальной жизни. Вошел всего лишь седовласый священнослужитель. Он с минуту постоял, осматриваясь с видом человека, не совсем осознающего, где и каким образом он оказался. Канонику Пеннифезеру это было не впервой. Такое случалось с ним в поездах, когда он не мог вспомнить, откуда, куда и зачем едет. Подобное же ощущение нисходило на него, когда он шел по улице или заседал в каком-нибудь комитете. Случилось даже на кафедре в соборе, когда он не мог вспомнить, прочитал он уже свою проповедь или только собирался это сделать.