Какое-то время спустя Пи-Ви сказал мне:
— Коли ты можешь так писать, зачем работаешь в гостинице?
— Эту книгу я написал задолго до того, как приехал сюда.
— И что?
— Здесь я ничего не пишу. Не уверен даже, смогу ли.
Это его не смутило.
— Сразу видно, ты справишься, — сказал он.
«Свазу», говорил он, «спавишься». Глухота вызвала дефект речи, который придавал его словам акцент всеведения.
— О чем мне писать?
— Столько всего. Никто не написал правду («пвавду») о Гавайях. Никто не видит ее. Бадди уже не видит, слишком волнуется из-за своих болезней. Гавайи — это не только пляж, это все вместе, даже проститутки («пвоститутки»).
— Ты так добр к местным жителям, — сказал я.
— Я сам местный. Я был женат на девушке с Таити с татуировками. Мы были очень счастливы. Я работал поваром в ресторане в Коне. Она познакомила меня с гавайками, а позднее я женился на одной. Мы все были друзьями. Они — хорошие люди. Если наблюдать со стороны, никогда не узнаешь их, но, если получше с ними познакомиться, ты все поймешь.
— Все говорят о гавайцах по-разному.
— Потому что они могут быть тем, чем ты захочешь, чем угодно: если ты считаешь их подонками, они будут тебя ненавидеть, если полюбишь их, они будут твоими друзьями.
— Так что же, они — отражение нашего к ним отношения?
— Можно сказать. — Он призадумался на минуту, а потом продолжал: — Я не стану идеализировать гавайцев, но мне неприятно слышать, как Бадди их поносит, потому что я знаю: на самом деле он так не думает, а от этого брань почему-то звучит еще грубее.
— Может, мне стоит написать о Бадди?
— Все собираются писать о нем, но никто не пишет. Журналисты брали у него интервью для «Адвертайзера», но всякий раз получалось что-то не то.
— «Бадди в раю».
— Это было когда-то раем. Это было прекрасно, я помню. До Пёрл-Харбора. До войны. Я был тогда ребенком. Конечно, теперь это больше не рай. Вот почему мне так нравится имя, которое ты дал бару — «Потерянный рай», ведь только былой рай может однажды стать для тебя адом. — Он помолчал и повторил вновь: — Вот почему Гавайи так печальны.
73. Голоса
Я остался один и сперва обрадовался этому, поскольку втайне уже начал в эти поздние часы делать наброски будущих рассказов — осторожно, чувствуя себя глупо и неуверенно, словно человек, пытающийся восстановить отношения с былой возлюбленной и страшащийся отказа. В гостинице было тихо, бар, наконец, закрылся, музыку выключили, бассейн был пуст, зеленовато-синяя поверхность воды бросала отсвет на стены. Как только последний пьяница вышел из бара, я спровадил Трэна домой, но вскоре пожалел, что остался один и у кошмара, который я пережил, не было свидетелей, кроме меня.
Сперва я услышал голоса, доносившиеся из пустого лифта, — неразборчивые фразы, вероятно, гости болтали о чем-то своем, но я разобрал свое имя, сопровождавшееся безрадостным, однозвучным смехом, похожим на кряканье утки. Этот смех пристает к собеседникам, точно инфекция. Хуже всего было то, что я не расслышал шутку, вызвавшую такое веселье.
А потом отчетливо донеслось:
Он был якобы писателем!
Разве я говорил нечто подобное кому-то из постояльцев? Или кто-то узнал мое имя?
Валяет дурака и думает, никто этого не замечает, — это был уже другой голос, и снова раскаты смеха. Видимо, в комнате — несколько человек.
Может быть, речь шла вовсе не обо мне? Но тут раздалось более конкретное обвинение:
Если б не Бадди, он бы не получил эту работу. Никто не пожалеет, когда он уйдет.
Это, несомненно, относилось ко мне. Я и сам нередко думал об этом.
Еще один хаоле средних лет подцепил туземку. Она ему во внучки годится.
Оживленное хихиканье, неудержимое, переходящее в икоту, — так от души резвятся дети. Последняя насмешка задела меня больше прежних, затронула самое больное место.
Войдя в лифт, я нажал кнопку восьмого этажа, но в районе шестого смех усилился. Я надавил на «стоп» и вышел. Никак не получалось зафиксировать источник шума: вроде бы голоса доносились из одной комнаты, но, когда я приблизился к ней, они начали эхом отдаваться в другой. Наконец я проследил этот смех до той ниши в конце коридора, где располагалось три номера, и три двери с разными номерами выходили в коридор.