— Не люблю их, — подвела итоги Роз.
С того дня они держались от Роз подальше. Фигленд обрадовался, когда к нему приехала жена, и они всюду ходили вместе в пестрых гавайках.
— Вот та девочка, про которую я тебе рассказывал, — показал он Роз жене.
Миссис Фигленд сердито посмотрела на Роз и ничего не сказала. Ей было уже все известно.
— Как хорошо, что мы не обзавелись детьми, — сказала она мужу. Они быстро сдружились с миссис Беккер и миссис Наджиби, я слышал, как они хихикают за едой и, взвизгивая, плещутся в бассейне.
9. Хромые официанты
Люди шептались, что два наших официанта, два друга, мечены одним и тем же увечьем: у обоих одна нога короче другой, у Уилниса — левая, у Фишлоу — правая, и они раскачиваются на ходу, перекашивая плечи. Гостям это казалось поразительным совпадением, но на самом деле эти двое познакомились в больнице, где было много людей с подобными проблемами, вместе лежали в отделении тазобедренной хирургии и подружились, когда выздоравливали. Общий недостаток скрепил их дружбу, объединил их, словно принадлежность к какой-то экзотической народности, однако подлинная связь таилась глубже. Об этом знал только я: связующие этих двоих узы тоже были своего рода уродством, но более причудливым, затрагивающим душу.
Оба они были сезонниками. С ноября по март и в «золотую неделю» на рубеже апреля и мая, когда в гостиницу валом валили японцы, нам приходилось нанимать дополнительный персонал, и каждый год я приглашал этих ребят из Техаса, где затишье наступало как раз зимой. Чарли Уилнису и Бену Фишлоу было за сорок. Я сразу заметил сходство этой пары — хоть и не «парочки» в привычном смысле слова. Они подошли ко мне, хромая, пыхтя. Раньше они работали в «Жемчужине Вайкики», по соседству с нами, и обещали рассказать, почему оттуда уволились, при условии, что я не стану наводить там справки. Я согласился, полагая, что из этой повести смогу узнать что-то о них самих, ведь человек больше всего раскрывается собеседнику, предлагая «рассказать одну историю».
В той гостинице Уилнис прислуживал молодой японке — знаете, бывают такие худенькие, ходят в больших шляпах и кажутся декоративными растениями на высоком стебле. Японка смущенно, но вполне отчетливо, словно заученную фразу, сказала Уилнису: «Пожалуйста, вы можете занести в мой номер?» — и протянула маленький кошелек. После работы Уилнис выполнил поручение; дама встретила его в дверях. Он удивился было, какой смысл в таком поручении, но тут же догадался: японка была в неглиже — надела, вернее, накинула на себя халатик, спереди расстегнутый, пуговички разошлись в стороны… Да нет, не пуговицы, вместо пуговиц выглядывали ее соски, под легкой одеждой на молодой женщине ничего не было. «Как картинка на подушке», — пояснил Уилнис, имея в виду маленькие, но очень подробные эротические картинки «сюнга», офорты разнузданных фантазий подданных Империи Восходящего Солнца: яйцеликие любовницы неправдоподобно изгибаются, гладкие, голые тела — не преодолен исконный страх перед телесной растительностью, — порядочная женщина превращается в распутницу, смят узорчатый шелк, полная покорность и подчинение. Подражая гейшам, молодая японка пыталась соблазнить Уилниса, разыгрывая кротость и невинность.
— Пожалуйста, входить. — Она невольно поежилась. Неграмотная речь превращала ее в беспомощного ребенка.
Уилнис попятился, приседая на короткой ноге, и заковылял прочь — кулдык-кулдык.
Рассказывая обо всем этом Фишлоу — тот недоверчиво усмехался, — Уилнис еще не догадывался, что шок, нанесенный его пуританской душе, навеки впечатал в его память каждую мелочь: пуговицы, которые оказались вовсе не пуговицами, кривоватые ноги, бледный свод паха, красные сандалии на высокой подошве, черный маникюр и черная помада в тон. Снова и снова он уточнял детали, отвечая на вопросы друга: да, полулюкс, да, она была одна. Он думал, что Фишлоу разделяет его возмущение.
На следующий день Фишлоу разыскал молодую японку и кинулся к ней, спеша услужить. Она отметила его хромоту, неровную походку, то, как он устремился к ней, расталкивая всех на своем пути.
Женщина попросила чаю. Фишлоу торжественно доставил чай на ее столик. Она вручила ему тот самый кошелек, о котором рассказывал Уилнис, и повторила знакомую формулу: «Пожалуйста, вы можете занести в мой номер?»