— Нет, — с улыбкой возразил Лайонберг, — но я готов понять ее.
Теперь и он мертв. Трясясь под раскаленным солнцем в пикапе Кекуа, я размышлял о своей жизни, возвращаясь к самым первым, неточным догадкам. Годами, особенно в детстве, человек ломает себе голову, гадая: что из меня выйдет. Теперь я подошел к концу, во всяком случае — к какому-то итогу. Давным-давно, мальчишкой, я видел себя в мечтах зверобоем в канадской Арктике, потом — врачом. В Африке я воображал себя государственным посланником или ректором университета. Позже, в Англии, мои амбиции были направлены на то, чтобы сделаться хозяином усадьбы, совершенно конкретной усадьбы в Маршвуд-Вейл, графство Дорсет. Все это время я продолжал писать, а потом моя жизнь переломилась, я бежал, вокруг все было усеяно осколками прошлого, а время мчалось так быстро, что я не успевал написать хоть что-то. Я приговорил себя к изгнанию на тихоокеанских островах, начал все с нуля и полагал, что итога не будет — будет лишь затянувшееся предсмертное падение.
Сколько лет я руководил отелем «Гонолулу» и где все это закончилось? В наемном бунгало в зарослях на северном берегу. Счастье дурака.
— Напиши ужастик, — посоветовала мне Милочка. — Как Стивен Кинг. У него полно денег. Теперь он болеть. Ты занять его место.
Я улыбнулся ей, как всегда, восхищаясь ее тайными изменами.
— Может, из него делать кино. Получить еще денег.
— По моим книгам делали фильмы.
Это произвело на Милочку впечатление: прежде она об этом не слыхала.
— Но я не умел копить.
— Что же теперь? — спросила Милочка.
— Я жду знамения.
Это она поняла — так все жили на островах. Мы все тут — маленькие люди, словно сбившиеся на спасательном плоту: живем на воде, поглядываем на небеса.
И на этом плоту как-то раз моя дочь попросила:
— Папа, расскажи историю.
— Не знаю я никаких историй, — отнекивался я. — Помоги, подскажи мне первую фразу.
— Жил-был человек на острове, — начала она.
— Он приплыл издалека, — подхватил я.
— А какой это был остров?
— Зеленый остров. Он сказал: «Я хочу здесь остаться» — и получил работу в гостинице.
— В какой гостинице?
— Высокой-высокой. Много этажей, много историй.
— Расскажи мне все, — настаивала она.
— Одни из них грустные, другие — счастливые.
— Все счастливые истории похожи друг на друга, — покачала головой Роз, весьма довольная собой, — все несчастливые истории несчастливы каждая по-своему.
Рассмеявшись, я прижал ее к себе:
— Я-то все гадал, что сталось с той книгой.
Роз вернула мне былую привычку воспринимать собственную жизнь как нечто достойное памяти и рассказа. Все люди, которых я знал, их удачи и горести, их судьбы были частью большего замысла, ясно проступавшего потому, что все они прошли через мою гостиницу и стали для меня не просто воспоминаниями, но вехами жизни.
Когда Дж. Ф. К.-младший женился, Милочка только посмеялась, отозвавшись о его жене: «Что за хаоле!» — но, когда он погиб в авиационной катастрофе — а я тем временем составлял свою книгу, книгу, полную мертвецов, — Милочка оплакивала его, как сестра, как возлюбленная.
Люди в других частях света говорили, что я забрался чересчур далеко, за пределы обитаемого мира, но нет — это они далеко забрались и по-прежнему нащупывали путь дальше, а я, наконец, попал туда, где хотел остаться. Я убедился в том, о чем давно догадывался: самый кривой и сложный путь — это все равно путь домой.
