-- Евдокия Григорьевна, -- начала врач, подвинув стул поближе к дивану, -- вы, наверное, понимаете, что беседа у нас с вами вынужденная. Давайте относиться к этому как к простой формальности.
-- Что ж, доктор, я понимаю, -- обреченно согласилась Евдокия Григорьевна.
-- Вот и прекрасно. Расскажите мне для начала о себе. О вашей жизни. Вы ведь прошли войну? Что же у вас с дочерью-то не ладится?
-- Потому что с самой Германии привыкла хвостом крутить, ей и дела до меня не было, -- завелась Лола, -- нагуляла и сбагрила бабке. А сама по гарнизонам...
-- Что же ты такое говоришь? Постыдись! -- взмолилась Евдокия Григорьевна. -- Вы видите?
-- А почему дочь-то на вас обижается? -- врач мягко задавала наводящие вопросы, и вообще Серафимовой нравилось, что она ведет себя корректно и учтиво. -- Может, есть за что?
-- Да не знаю, она всю жизнь обижается. Она ведь больная родилась, все детство болела.
-- А ты в это время на Сахалин умотала с мужем, больного ребенка бросив, -- вставила Лола.
Ее трясло, она часто дышала и с ненавистью смотрела на мать.
-- Прошу вас не перебивать, -- строго произнесла врач.
-- Я же с мужем поехала, ему там гарнизон дали. Он к тому времени уже академию закончил, -- оправдывалась Евдокия Григорьевна.
-- А вы действительно к дочери холодно относились?
-- Ну, как я могу? Она же моя дочь. И мать есть мать. Я ее в таких мучениях рожала! Сама чуть не умерла и ее не потеряла.
-- Может быть, из-за трудных родов вы стали отчужденно к ней относиться?
-- Да нет, доктор, -- вздохнула Евдокия Григорьевна, -- просто у нее с детства характер был еще тот!
-- Неужели с раннего детства?
-- Да, да.
-- Но какой может быть характер у младенца, да еще и больного? -подковырнула врач.
Лола даже вспыхнула:
-- Вот именно, она меня за то, что я с инсультом родилась, и возненавидела!
-- Так, я попрошу вас: или вы молчите, или вы погуляйте в соседней комнате, -- заявила врач.
Врач была опрятна и стройна. На вид ей было лет сорок, но, может быть, и меньше. Она сидела, спрятав руки в карманы халата, чуть поодаль сидела медсестра. Евдокия Григорьевна давно уже плакала, сморкаясь в мятый платочек и утирая им лицо.
-- Я ей ничего плохого не делала, доктор!
-- И ничего хорошего! -- крикнула Лола. И вдруг, заподозрив что-то, схватила телефонную трубку. Нонна Богдановна мягко отобрала ее из пальцев Лолы и положила на рычаг.
Врач встала и прошлась по комнате. Серафимова почувствовала, что психиатру нужен свежий воздух. Они переглянулись и пошли на балкон.
-- Ну, что? Кому помощь-то нужна? -- многозначительно спросила следователь врача, закуривая сигарету.
-- Вот именно! -- многозначительно ответила та и тоже закурила.
Или Серафимовой показалось, или это та машина, тот "мерседес", который она видела вчера ночью возле "Метелицы". Машина подъехала к подъезду и притормозила. Серафимова пригнулась и отстранила от перил балкона врача. Осторожно посмотрела вниз.
Разыскиваемый Витей Братченко Копытов собственной персоной вылез из дверцы машины и вошел в подъезд. Серафимова бросилась в комнату, за ней врач, Любовь Петровна.
-- Наберите номер, -- попросила она неожиданную помощницу, протягивая свою визитную карточку. -- А вы все выйдите на кухню. Марк Макарович, нет, Евдокия Григорьевна, подойдите к двери, и когда ваш любимый зять позвонит, откройте дверь и впустите его в квартиру. И сразу же бегите в конец коридора.
-- Помилуйте, да зачем нам его впускать?
-- Я вас от него избавлю, -- ласково объяснила следователь, -- лет на десять. -- Вынула из сумочки пистолет и наручники и встала наготове.
-- Набрала. Что дальше делать? -- крикнула Любовь Петровна.
-- Попросите Братченко, скажите, чтоб приехал. Сообщите так: Копытов попался. -- Серафимова заметила выглянувшую из кухни Лолу и обратилась к ней: -- Пискнешь, подруга, определю в дурдом. И решения суда не понадобится.
Евдокия Григорьевна открыла дверь, за которой и притаилась Нонна Богдановна.
-- Ну, что, бабуля? -- хрипло спросил Копытов, остановившись на пороге. -- Ты уже перевозчика дожидаешься? Так это я и есть, старец Харон.
Не успел он опустить на плечи зажмурившейся от страха старушки свои немытые руки, как на них тут же защелкнулись наручники. Так вот за-жмурившись, Евдокия Григорьевна и выползла из смертельных объятий зятька.
Копытов почувствовал на своем затылке дуло пистолета и послушно двинулся в комнату. Задержание состоялось.
-- Че ж ты, стерва, не предупредила? Договорились же! -- бросил он Лоле, с ненавистью зыркнув на нее.
-- Так ведь мне не дали позвонить, -- дрожащим голосом оправдывалась та.
Евдокия Григорьевна на радостях побежала на кухню ставить чайник. Лола Закариевна теперь сидела на диване рядом с Копытовым, и по ее виду можно было определить погоду: пасмурно и небо -- в клеточку.
-- Теперь на свои отношения с женщинами лет на десять ты сможешь положить конец, -- сообщила Копытову Серафимова.
ЗАПАДНИЦА
Вот чего Серафимова не любила, просто не выносила! От этого не только мурашки по коже и гусиная кожа, но и волосы дыбом и передергивает. Она и сама-то этого никогда не делала, а других просто гнала от себя взашей, если видела, что кто-то держит в руках это дурацкое изобретение человечества. От этого вообще можно сойти с ума или вывернуться наизнанку.
-- Ой, уберите, уберите, у меня аллергия на пилочки! -- содрогнулась она всем телом, увидев, как секретарша Овечкина уже заносит над своим коготком это орудие инквизиции.
Девушка почему-то обиделась, но пилочку убрала.
-- Вообще-то у меня ноготь заострился, -- вульгарно проговорила она, растягивая слова, -- что же мне теперь, чулки рвать и все вааще задевать тут?..
Серафимова не выдержала этот тягучий провинциальный выговор и, выхватив из стакана с письменными принадлежностями ножницы, протянула секретарше: -Острижешь сама или помочь?
Девушка оторопело "вылупилась" на следовательницу.
-- Когда вы последний раз видели своего начальника Овечкина?
-- Валеру? -- переспросила секретарша. -- Да вы ж уже спрашивали.
-- Ну, ничего. Для любителей детективного жанра повторите еще разок.
-- Ну, во вторник, пять дней назад.
-- Он не звонил за эти дни?
-- Нет, конечно.
-- Он взял с собой какие-нибудь документы, письма, бумаги, готовился заранее к отъезду?
-- Нет, за день предупредил, что уезжает в командировку, взял что-то, созвонился с кем-то и уехал.
-- С кем созвонился?
-- А я знаю -- с кем... Он мне не докладывал...
-- Разве не вы соединяли его с нужными абонентами?
-- С кем? Да что он, маленький, номер набрать сам не может? Я с этим новым аппаратом никак не разберусь. Это ж целая телефонная станция, он, по-моему, только кофе не заваривает, остальное все делает сам...
-- Кофе не заваривают, кофе варят, -- поправила Серафимова.
-- Да? А...
-- Так куда же он поехал?
Девушка окончательно сползла на копчик и теперь почти лежала в своем кресле, пытаясь откусить ноготь зубами. Личиком она удалась в Фернанделя, фигурка тоже ничего, если свет выключить, но что Серафимовой до ее фигурки, когда у девушки проблемы с головой.
-- Он поехал в Россию, -- заявила она.
-- А мы где? -- решила узнать Серафимова.
-- А мы в универмаге "Европейский", значит, в Европе.
-- А! Вы в этом смысле! -- одобрила Серафимова. -- Вы, вероятно, западница.
-- Я не задница! -- обиделась секретарша и отняла у Серафимовой чашку с кофе. -- Больше ничего не знаю.
-- Это я заметила, -- следователь вздохнула и удалилась, подумав, что такая вот секретарша -- маленькая модель страны, где путают Гейстас полтергейстом, ГКЧП с Госкомпечати, принимают в Союз писателей телохранителей, а поэтов, наоборот, исключают, считают, что слово "обсерватория" происходит от слова "обосраться", и не могут себе представить, что Space и Спас -- в сути своей однокоренные слова.
Глава 5. ТАМОЖНЯ ПАСЕТ ДОБРО
Лучше один раз с утра вымыть яйца, чем потом целый день мыть руки.