-- Странный способ отомстить Похвалову, -- засомневался Нестеров для порядка, но гипотеза Серафимовой ему понравилась. -- Да и ведь все на его глазах происходило в агентстве, все эти материалы, доступ к компьютерам, стенания по поводу папок, которые Наталья Похвалова из-под носа муженька увела.
-- Правильно, и я о том же, -- подхватила Серафимова, -- он заранее знал, на кого подозрение упадет. Он все знал, и про связь Похваловой с Финком тоже. Наверняка следил. Да и работал в одном здании.
-- Все, все, все! -- Нестеров даже руками замахал. -- Так складно все получается, прямо страшно и подозрительно.
-- Я посылаю в Одинцово свою группу. Наверняка у этого Губарева есть какие-то старые связи, может, дома адрес московской квартиры, где он живет. Пусть проверят и покараулят.
-- Но чтобы в Одинцове не брали, -- предупредил Нестеров. -- Нужно, чтобы он показал, где живет, чтоб в Москву вернулся.
-- А вы не хотите спросить, не имеется ли чего на несчастного отца в картотеке?
Нестеров живо повернул голову.
-- Неужто наш пациент?
-- Хронический причем. Дважды судим за сутенерство, первый раз условное наказание понес, второй раз полгода следствия зачли при назначении восьмимесячного заключения.
-- Бумеранг, значит, -- тихо сказал Нестеров, найдя еще одно подтверждение своему философскому открытию: в этом мире и хорошие и плохие дела возвращаются к нам бумерангом.
Серафимова договорилась с Нестеровым о том, что вечером он приедет к ней домой на сеанс гипноза, который ее психиатр Буянов будет про-водить с Евдокией Григорьевной Эминой, и побежала в прокуратуру -- выбивать из Паши постановления на обыск квартиры Губарева в Одинцове и в Москве, если таковая найдется.
Вечером к усадьбе Серафимовой, к Серафимовой усадьбе начали подтягиваться кареты с московской знатью. Первыми приехали родной брат Вазген с женой, Данилов никуда не уезжал, так как был на больничном. Только утром съездил в клинику Вазгена, сделал рентген черепа, долго ждал результата: пуля прошла насквозь, но мозг не задела. Шутка.
Никакие жизненно-важные органы не повреждены. Нет, действительно, все было в порядке, небольшая шишка, черепушка цела, Данилов с детства с необычайным восторгом уплетал рыбу в любом виде, потому что его мама все время говорила, что в рыбе фосфор, а он очень полезен для костей. Данилов в темноте даже немножечко светился. Вот когда твердость кости пригодилась, иначе быть бы черепу надтреснутым.
Ближе к восьми подъехал экипаж Нестерова с молоденькой барышней, напросилась Женечка посмотреть на сеанс гипноза. А может, старушек не любила...
Потом прямо напротив окон Нонны Богдановны возник и сам маг и волшебник, с чемоданчиком и в котелке, но окна у Серафимовой были еще заклеены, и Михаилу Ивановичу Буянову пришлось войти, как все нормальные люди входят -- через вентиляцию.
Опять шутка. Вошел, как все люди.
Оставалась только Юля, племянница Серафимовой, и сама подопытная -Евдокия Григорьевна Эмина.
Серафимова поила гостей чаем с кексом и обсуждала с Братченко и Нестеровым свою новую версию. Братченко не был в числе приглашенных, да и не приходил он: она общалась с ним по телефону.
-- Ты все телефоны дал участковому, чует мое сердце, затоскует Губарев, приедет домой.
-- Приедет, он уже едет в Одинцово, -- закрыв глаза, произнес Буянов, -- я вижу его, испуганный, худой такой мужичишка, светловолосый, жилистый.
Нестеров мотнул головой, поражаясь чудо-способностям маэстро. А ведь точно портрет Губарева воссоздал.
-- У него еще... сейчас... у него точки белые в каком... в правом глазу, -- выдал Буянов поднатужившись.
-- А! -- крикнул испуганный Нестеров. -- Данилов, покури, а?
Убитый наповал происходившими в трубке телефона чудесами, Братченко решил срочно ехать в Одинцово. Тем более что если так долго занимать телефон, никакой участковый не сможет дозвониться.
Глава 7. ЛИТЕРАТУРА
Всякая вонь, сражающаяся с вентилятором, вероятно, мнит себя Дон Кихотом.
Эмиль Кроткий
ЧУЖИЕ ГЕРОИ
Буянов превзошел сам себя.
-- Ты не хочешь посетить Центральный Дом писателя? -- спросил он Серафимову. -- Там вечер поэзии, и есть возможность познакомиться с интересными людьми.
Поскольку Буянов никогда и ничего не говорил просто так, Нонна Богдановна обреченно вздохнула. Зачем ей нужен вечер поэзии, когда она и так не засыпает без Рильке, Аполлинера, Уитмена и Хосроу?
-- Я пойду туда с тобой, -- сказал Михаил Иванович.
-- Знакомить с интересными людьми?
-- Отчасти. Мне надо подготовиться к сеансу с Эминой, и ты мне поможешь. Кроме того, проверим с тобой одну мою версию твоего дела.
-- Ты решил стать сыщиком?
-- Я решил побыстрее раскидать твои дела, чтобы ты отдохнула.
-- А с кем ты меня хочешь познакомить? -- ревниво спросила Нонна Богдановна, вспомнив Данилова.
-- С писателем Ароном Мюнхгаузеном. Шучу. С нештатной ситуацией, к которой ты, дорогая моя, должна быть готова.
...Большой зал Центрального Дома писателя, наполненный самой благодатной публикой -- учителями литературы, восседавшими на желтого плюша креслах, сверкал огнями имен, обозначенных в пригласительных билетах. Публика собиралась на Доронину, Волчек, Лучко, Варлей. Но когда началось действо, все великолепие гирлянды изысканных имен разбилось о мутные и путаные объяснения устроителей вечера, что именно эти-то знаменитости как раз прийти и не смогли. Вот взяли этак хором -- сговорились -- и не смогли. Но зато будет выступать литературный семинар Иволгина из Писинститута. А это еще весомей и современней...
И действительно, вместо милых нашим взорам актрис отрекомендованный известным прозаиком некто Рвотин-Блин читал свой новый, а главное -- длинный рассказ о перхоти. В зале постепенно завитало недоумение, а когда и все остальные выступающие стали самовыражаться в таком же духе, зал стал редеть. Полненькая зарифмуечка Даша Ату в лопнувших выше колен колготках и газовых перчатках читала про то, что ее вот бросили, и теперь она -- Татьяна Ларина, только ждет генерала (за армянина не пойдет), чтобы выскочить замуж и отомстить своему Онегину. "Онегина" она ценила изрядно. В ее опусе даже были такие строки:
Грудь держи и попей молоко.
И не думай, что бабы все дуры.
Ты входил в меня, милый, так же легко,
Как в историю литературы...
Другая, в своем видении мира, изящно называла тахту сексодромом и недоумевала, почему появив-шаяся в спальне жена героя, случайно ударившаяся о решетку камина, была столь недовольна. Неожиданно, в порыве страсти, выступающая испортила воздух и, всхлипнув, предпочла быть "заменима пустотою" и исчезла со сцены. Ее присутствие еще какое-то время ощущалось...
Третья тоже читала лирику в духе:
По воскресеньям он живет с женой,
и это нас утроит между прочим...
Почему "утроит" -- не объясняла.
По творческому семинару создавалось впечатление, что в него входят исключительно одинокие, до патологии озабоченные одной только темой женщины. Свою распущенность они выдавали за особое величие души, а неопрятность -- за признак аристократизма.
Серафимова вышла покурить и почти немедленно столкнулась нос к носу с обаятельной длинноногой блондинкой.
Обе дамы, еще не зная друг друга, раскланялись.
-- Анастасия Каменская, -- представилась незнакомка. И уже через секунду обе они были увлечены исключительно друг другом. Присели на банкетку.
-- Я вас видела в фильме, но в жизни вы гораздо интересней, -- сказала Нонна.
-- А я только читала про вас. Боже мой, как тесен мир!
-- Это не мир тесен, это нас мало, -- грустно сказала Серафимова.
-- Нонночка, Настя, скорее, там действо исключительно для вас обеих, -закричал выскочивший из зала Михаил Иванович.
На сцене стоял неопрятный высокий плотный человек в невымытой бороде и читал что-то рифмованное. Оно было о голом короле, которого народ довел до того, что не на что ему было купить мантию. Обе женщины недоуменно взглянули на психиатра.