— Люди понимают счастье по-своему, поэтому и цвет будет особенным для каждого, — она подняла глаза. — Что ты так смотришь?
— У меня только один вопрос, Фоули, — Том спрятал руки в карманы.
— Как я узнала, что у тебя день рождения? — усмехнулась она, ожидая именно этого. — Ты ведь собственноручно заполнял регистрационный лист, я всё о тебе знаю.
«Сомневаюсь», — мысленно ответил Том, а потом вспомнил, что в таких случаях людей принято благодарить.
— Что ж, спасибо. Я могу идти?
Гвен кивнула, но тут же спохватилась:
— Стой!
— Что ещё?
Тонкое запястье взмыло вверх, пальцы невесомо скользнули по чёрным волосам, перед глазами что-то промелькнуло.
— Теперь можешь, — сказала Гвен, сдерживая улыбку, и первая ушла восвояси.
Он опустил взгляд. На полу, под ногами, лежал слетевший с люстры лист омелы.
Том соврал, у него остался ещё один вопрос: в чём вообще смысл этого идиотского Мерила? В поисках ответа он заглянул в буклет, сидя ночью за столом в своём номере.
Барран Скотт, признанный непонятно кем целитель, уверял, что негативные эмоции опасны для здоровья, и его разработка призвана показать людям, как часто они могут вредить сами себе.
«Ещё один такой подарок, и я наврежу не только себе», — решил Том, и перевернул буклет. Он зачем-то нашёл в списке оттенок синего, похожий на штормовое море.
«Волнение», — значилось рядом.
Скользнув взглядом вниз, он обнаружил и светло-голубой — лазурный цвет. Барран Скотт полагал, что так выглядит надежда.
«Бред сивого гиппогрифа», — Том сунул бумажку в ящик к бесполезным подаркам и отправил следом стеклянный шар цвета гнилого апельсина.
Перед сном он вспомнил своё второе Рождество в Хогвартсе, когда ему вот-вот должно было исполниться тринадцать.
За длинным столом завтракали одиннадцать человек, трое из которых преподаватели, а остальные — студенты в разноцветных галстуках. Год спустя, в разгар войны, их компания увеличилась, по крайней мере, вдвое, но тогда Тому не верилось, что в Большом зале может быть так пусто.
Необычайную тишину нарушал только тихий стук приборов, отдающийся эхом в далёких сводах. Молчали все, за исключением двух мальчишек из Гриффиндора, которые изредка переговаривались, потому что единственные здесь друг друга знали.
Впрочем, нет, не единственные.
Напротив Тома сидела девочка с белёсыми волосами и в пчелином галстуке. Она замерла, услышав совиные крики, и медленно отложила вилку. Это была Гвендолин Фоули.
Зашумели крылья, кто-то встал, высматривая долгожданное письмо.
В опасной близости к блюду с овощами, приземлился увесистый свёрток. Получивший его гриффиндорец восторженно вскрикнул и принялся избавляться от обёртки. Его друг с жадным интересом наблюдал за происходящим, позабыв, что надо жевать. Клочки бумаги полетели в разные стороны: на стол, на пол, в салат.
«Набор для игры в Плюй-камни!» — завизжал мальчик и взметнул кулаки вверх.
Остальные тоже потрошили посылки — свои рождественские сюрпризы. Кто-то смеялся, кто-то упрекал гриффиндорцев в неподобающем поведении, а кто-то, пользуясь случаем, присваивал последний кусок пирога с патокой.
Среди всего этого пиршества только двое сидели неподвижно: Том, который не надеялся даже на письмо, не то что на какой-то подарок, и маленькая Гвен, которая ожидала только тревожных новостей.
Кто знает, что в этот момент было тяжелее: не иметь дома вовсе или прятаться в школе, потому что дома опасно.
Чёрный филин разжал лапы, пролетая низко над столом. Свежий номер «Ежедневного пророка» упал между Томом и Гвен. Её и без того большие глаза превратились в два голубых блюдца, тоненькой рукой она придвинула газету к себе. Жирные буквы на первой странице собирались в слова: «Бойкот Гектору Фоули. Начало конца».
Где-то в холле большие часы с римскими цифрами пробили полночь. Отель взорвался ликующим возгласом, в едином порыве зазвучали десятки голосов. Им вторила метель, мириадой белых мошек врезаясь в оконное стекло. Под эту странную колыбельную Том провалился в сон.
Неделю спустя он поздно возвратился с работы, погружённый в раздумья. Горбин сказал, что нашёлся один весьма зажиточный клиент, который желает ознакомиться с ассортиментом про́клятых, непременно смертоносных артефактов.
Встреча назначена на двенадцатое января, и неважно, что это суббота, неважно, что у Тома законный выходной. Клиент был слишком важным и слишком богатым, а звали его Бруно Трэверс.
Заметная фигура. Поговаривают, у него есть свои люди чуть ли не во всех магических структурах. Заглядывая в будущее, доброе расположение такого человека, как Трэверс, Тому бы не помешало, поэтому следует постараться, чтобы произвести наилучшее впечатление.
Он бездумно листал в полутьме «Магию друидов», когда в дверь постучали.
— Том! — донёсся из коридора голос Фоули.
Том притворился спящим, глухим, пропавшим без вести, но тихое «Гоменум ревелио» выдало его с головой.
— Я знаю, ты там.
Он уже решил, что следует усилить защитные чары на входе.
— У меня для тебя плохие новости! — раздалось снаружи.
Том захлопнул книгу и, не вставая со стула, сложным заклятием открыл дверь. Гвен нагло прошла вовнутрь, держа под рукой что-то крупное.
— Ну? — поторопил он и тут же заподозрил неладное.
— Не доверяй людям, которые говорят, что у них есть для тебя плохие новости, они просто хотят проникнуть в твой номер, — просияла Гвен, которая была явно довольна собой.
Том помедлил, осматривая её с ног до головы, а потом снисходительно отозвался:
— Что ж, ты меня провела. Не думал, что ты способна на столь изощрённую хитрость.
— Ты меня недооцениваешь, — удовлетворённо заявила она. — Даже шляпа хотела отправить меня на Слизерин.
— Значит, пора шить новую шляпу, — подытожил Том.
— А вот и нет. Мой отец был на Слизерине, а мать из Пуффендуя.
— Странно, — бросил он, увлёкшись огоньком свечи.
— Ничего странного. Представь, учились бы вместе все семь лет, м?
— Я бы уже корчился в Мунго, в палате для душевнобольных, — пробурчал Том.
— Тебе и без моего вмешательства туда дорога. Ай!
Он бесцеремонно пустил в неё оранжевой искрой. Том всегда знал заклятие Щекотки, но никогда не применял, поэтому сейчас почти с научным интересом наблюдал за последствиями.
Гвен комично извернулась, когда из пальцев выскользнуло и с шумом упало что-то тяжелое.
— Тебе повезло, что у меня были заняты руки, иначе тебе бы не поздоровилось, — сердито говорила она, подбирая упущенное.
Том рассмотрел, что это было и прохладно уточнил:
— Шахматы?
— Шахматы! — с вызовом подтвердила Гвен, готовая защищаться от дальнейших нападок. — Мне осталось пару часов до смены, сыграем?
— Нет, — равнодушно ответил он и взял со стола книгу.
— Жаль, мне казалось, ты умеешь, — посмела сказать она. — Извини, что побеспокоила.
Том мог поклясться: она улыбалась, когда поворачивала дверную ручку.
— Я играю чёрными, — вырвалось у него почти против воли.
— С тобой приятно иметь дело! — Гвен с готовностью уселась на кровать и принялась расставлять фигуры. Том опустился напротив, мысленно оправдываясь тем, что вечер всё равно свободен.
Сорок минут спустя Гвен сокрушённо смотрела на своего поверженного короля, который дёргал маленькой белой ножкой в предсмертной судороге.
— Реванш, — потребовала она.
— Какой смысл, если исход очевиден? — лениво отозвался Том, откидываясь на подушку.
— Держу пари, что нет! В детстве я играла в шахматы с самым умным из папиных телохранителей.
— Видимо, недостаточно умным, — съязвил Том, внутренне понимая, что это не так. Играла она неплохо, и чтобы выиграть, ему пришлось попотеть.
Но Гвен пропустила этот укол мимо ушей и уставилась в одну точку.
— Что у тебя там светится? — настороженно спросила она.
Том резко обернулся. Из щели в столе лился свет.