Как, однако, хорошо на улице! Люди смеются. В глаза бросаются всякие пустяки. Мне казалось, что до сих пор я не видел ничего подобного. Жаль, что раньше я не замечал этого. Сколько дел осталось незавершенными! Как чудесна жизнь, когда кажется, что она приходит к концу! А я любил жизнь. Ведь я только начинал жить. Правда, я любил другую жизнь. Свободную, без пауков и паучьих сетей.
Я не спеша шел по улице. На веранде ресторана сидели немецкие офицеры. Они ели и пили. Я подошел поближе. Мне хотелось видеть их глаза. Но они не удостоили меня своим взглядом. Им и в голову не могло прийти, почему я хочу их видеть. Они презирали нас, маленьких, обыкновенных людей, которые били их и которые в их воображении превращались в великанов.
У ограды толпились голодные босоногие цыганята. Они пожирали глазами груды жареного мяса и хлеба на столах. Лицом к ним сидел толстый офицер. У него были злые зеленые глаза, короткий нос и коротко остриженные волосы. Вот он кончил есть, налил себе пива и принялся рассматривать оборванных детей. Показав на них кивком головы, он что-то сказал другим офицерам. Те заулыбались. Потом он взял кусок хлеба и бросил его за ограду. Ребята поймали его на лету. Игру подхватили другие офицеры. Заводила стал швырять цыганятам обглоданные кости. Те ловили их. Офицеры раскатисто хохотали.
Меня душили злоба и стыд. Я зашагал дальше. «Хорошо бы этот толстяк с зелеными глазами оказался вечером в зале отеля „Парк“», — думал я.
Толпа мальчишек, размахивая плавками, мчалась к Нишаве. Это отвлекло меня от мыслей о цыганятах. Скоро на пляже я увижу Мику. Надо спешить. Барахтаться в Нишаве приятнее, чем шляться по пыльным городским улицам. Однако что-то удерживало меня.
Прощаться с городом, в котором мне так часто приходилось бывать и который в этот последний день показался таким прекрасным, было не так-то просто.
Но надо быть точным. Неудобно заставлять Мику ждать. Путь к реке проходил мимо дома, где жил и работал мой отец. Я не рассчитывал встретить его, но все-таки пошел по той стороне улицы, где стоял дом.
Наверное, он сейчас дома. Мне захотелось увидеть его, но войти я побоялся. «Довольствуйся тем, что тебе удалось пройти мимо дома, где он живет», — подумал я. Вот и его дверь. Что-то шептало мне: «Войди, придумай какой-нибудь предлог». Но предлога не было. Борясь с желанием войти и чувством долга, я прошел мимо.
Мика ждал меня на пляже, в условленном месте. Народу было много. Молодежь, пожилые люди… Многие пришли целыми семьями. Мика загорал. Ему это редко удавалось, но в тот день пляж был лучшим убежищем. Мика расположился рядом с шумной компанией: юноши и девушки купались в ближайшей бухточке, неподалеку от нас.
— А я уже начал беспокоиться, не случилось ли чего с тобой, — бросил Мика.
— Давно ждешь? — спросил я и сел рядом.
— Нет, не так давно, — ответил он с улыбкой.
— А местечко ты нашел неплохое. Можно спокойно отдохнуть.
Я стал рассказывать ему, как провел ночь. Услышав мой рассказ о цыганских ребятишках и фашистских офицерах, он помрачнел. На скулах заиграли желваки.
— Для этих людей нет ничего святого, — проговорил он.
— До каких же пор так будет? Наступают в России, заняли всю Европу.
— Недолго. Красная Армия сильна. Она «заманивает» их, чтобы разбить на своей территории. Не волнуйся, через несколько месяцев русские подойдут к Берлину.
Говорил он тихо, но горячо. По его словам, Красная Армия разгромит немцев. Победа ее несомненна. Но и другие народы должны подняться на борьбу с фашистами и сражаться за свою свободу.
— Если каждая европейская страна привяжет к себе по десять немецких дивизий, что тогда останется на русском фронте? Ничего. А ведь борьба уже началась. В Норвегии народ не покоряется. В Польше бьют немцев. Вот увидишь, борьба начнется в скором времени в Греции и Албании.
Я слушал Мику, и мне казалось, что свобода уже не за горами. Так бы вот взял да и спросил первого встречного оккупанта: «Чего ты тут ждешь? Почему не уходишь? Неужели не видишь, что война проиграна?» Вспомнилась предстоящая операция, и мне стало досадно погибать. Ведь скоро придет освобождение.