Выбрать главу

— Что такое? — проговорил Мика. — Мы же договаривались об одной гранате.

Ответа не последовало. Все молча прислушивались. Глухо прозвучало несколько выстрелов. Мия больно сжал чью-то руку.

— Наверняка что-то случилось!

В глазах его была тревога. Про себя он подумал: «Парня мы больше не увидим».

В эту первую боевую ночь товарищи испытали двоякое чувство: чувство радости, оттого что в Нише началась борьба с оккупантами, и чувство грусти, оттого что, как они полагали, я погиб.

А на улицах тем временем царил невообразимый хаос. Льотичевскую молодежь, шлявшуюся по улицам, охватила паника. Пьяные быстро трезвели. Музыка прекратилась. Каждый спасался, как мог. Люди натыкались друг на друга, падали, кричали. В дверях ресторанов, кондитерских возникали пробки. Люди топтали друг друга, поднимались и снова бежали.

Немцы нагрянули со всех сторон. Зловеще завыли сирены. Залились свистки. Бешено звонили телефоны. Загремели команды. Отовсюду стали выскакивать автомобили, мотоциклы, чтобы преградить путь бегущим, блокировать целые кварталы. Это только усилило панику. Люди бежали сломя голову, куда глаза глядят. Теряли шляпы, ботинки, портфели, плащи. Казалось, что по улицам пронесся ураган или прошла огромная демонстрация, кончившаяся столкновением с полицией.

Всех охватил безумный страх и паника.

К отелю «Парк» примчались санитарные машины. Засуетились врачи и сестры, оказывая первую помощь раненым. Сколько же человек было убито и ранено на самом деле? Этого никто не знал. Немцы молчали, словно набрав в рот воды[12].

Еще раз к отелю «Парк»

Прошло два дня с тех пор, как я возвратился. Люди рассказывали необыкновенные вещи об операции в Нише. Я, конечно, прислушивался. Версии были самые различные, причем их оказалось столько, что я поневоле задался вопросом: откуда все это идет? Над некоторыми небылицами оставалось только смеяться. Да и что такое правда? Каков же действительный результат всего. Уже в первый день возвращения во мне стало зарождаться какое-то непонятное желание. Заманчивое и в то же время опасное. Желание, которое на первый взгляд казалось неосуществимым и туманным, но которое постепенно усиливалось, становилось все более определенным, заставляло неотступно думать о нем. Оно стало еще сильнее, когда я услышал рассказ о цепи часовых, которую немцы выставили вокруг отеля «Парк», и о панике, которая среди них поднялась. Оккупанты теперь уже не выглядели такими гордыми, как прежде. Они оглядывались на каждого и боялись собственной тени. Мне захотелось еще раз пройти к отелю «Парк», увидеть перепуганных часовых. Это желание крепло. У меня уже не хватало сил бороться с ним. Я прекрасно понимал, что поездка в Ниш опасна, что меня могут узнать и тем не менее ничего не мог с собой поделать. Хотелось еще раз увидеть все своими глазами.

Правда была известна только мне, но я не имел права рассказывать о ней. В те дни она была тайной, доступной лишь небольшому числу посвященных. На другой день пронеслась весть о том, что немцы развесили по городу объявления, в которых обещали вознаграждение в сто тысяч динаров тому, кто выдаст или поможет обнаружить преступника. Это еще сильнее расщекотало мне нервы. Захотелось самому прочитать объявление, увидеть, как оно выглядит.

Стремление еще раз увидеть Ниш стало настолько сильным, что я наконец уступил и решился еще раз побывать в тех местах.

Противиться этому желанию я не имел сил. Оно манило, как зеленый луг с душистыми цветами. Начать рискованное путешествие решил вечером второго дня. А коль скоро решение было принято, я хотел осуществить его как можно скорее. Но так скоро сделать это было нельзя. На одном желании далеко не уедешь. Поезд на Ниш шел лишь утром следующего дня.

Минула беспокойная, полная противоречивых, мечтаний ночь. Наступило солнечное утро, третье с того дня, когда я выполнил задание. Еще несколько часов, и я увижу желаемое.

Поезд мчался от Куршумлии к Нишу. Я сидел в купе и думал о странности и необъяснимости своего поступка. Может быть, в душе я лелеял надежду где-нибудь в Нише случайно встретить Мику? Может быть, мне хотелось побольше разузнать о том, что произошло позже? Или своими глазами посмотреть, не начали ли немцы применять репрессии по отношению к мирному населению? При одной мысли об этом руки у меня судорожно сжимались в кулаки и желание мстить охватывало с еще большей силой.

Был полдень, когда поезд остановился на Нишском вокзале.

Итак, через десять минут я буду на месте, которое меня так притягивает. Сильное волнение охватило меня. Мне показалось, что все знают, зачем я иду. Но это продолжалось одно мгновение. Уже после первых шагов я стал успокаиваться. Вокруг было спокойно. Люди шли по своим делам. Никто не обращал на меня никакого внимания. Тревога улетучивалась, но вместе с ней исчезало желание побыстрее подойти к отелю «Парк». Времени было достаточно. До захода солнца и полицейского часа, который начинался в восемь часов, я мог не спеша все осмотреть. Поэтому пошел пешком. Чем ближе подходил я к главной улице и памятнику, тем живее были воспоминания. Народу на улицах было немного. Но мне чудилось, что уже темно, что горят фонари и слышится рев пьяных голосов, музыка и песни.

Площадь возле памятника была пуста. Отдельные фигуры, не задерживаясь, проходили по мостовой. Чаще попадались немецкие патрули. Теперь они состояли из двух-трех солдат.

На груди военных полицейских поблескивали металлические жетоны.

За памятником была кондитерская, где мне отказали в стакане воды. Я горько усмехнулся при одной мысли о ее хозяине. Вот и кафе, из которого в тот вечер неслись песни и музыка. Теперь здесь тихо. Внутри несколько человек. Вокруг тихо, но в ушах у меня раздавались голоса, подобные тем, что я слышал тогда. Перед глазами все рельефнее возникали детали происшедшего. Вот угол возле банка. Справа — отель. Я повернул к нему. Лицо пылало. Необъяснимое чувство охватило меня. Словно я еще раз шел на операцию. Миновал террасу.

Через каждые десять метров стояли люди в штатском. Они были без оружия и походили на почетный караул погибшим оккупантам. Но, по существу, это был почетный караул грядущему. Они выстроились в честь нашей борьбы. На перекрестках и у подъездов торчали эсэсовцы с автоматами на груди.

Я шел медленно, в своих узких брючках и ученической фуражке на голове. Теперь я был одет иначе, чем в ту ночь. Штатские агенты меня не интересовали. Внимание привлек часовой-эсэсовец. Хотелось подойти поближе к нему, рассмотреть его. Он тупо уставился на меня. Кто знает, о чем он думал в эту минуту? Но одно, конечно, не приходило ему в голову и не могло прийти — то, что перед ним стоял паренек, два дня назад бросивший гранату в отель «Парк».

Я пошел дальше. Стал осматривать здание. Стеклянная стена отеля была почти целиком разбита. Изнутри ее чем-то завесили. Приблизился к тому углу, где толпа фашистских солдат пыталась перепрыгнуть через ограду. Земля здесь была опалена взрывом. Трава измята. Повсюду валялись обрывки бинтов.

Сейчас все тихо. Музыка больше не играла. Не раздавалось «Лили Марлен».

Я остановился около дома, где работал отец.

На стене красовалось большое объявление. Я вздрогнул. Как это я не заметил его до сих пор! Немцы предлагали вознаграждение сто тысяч динаров тому, кто выдаст или поможет обнаружить живым или мертвым преступника, напавшего на отель «Парк».

Погрузившись в чтение объявления, в котором немцы подробно перечисляли приметы, я и не заметил, как ко мне кто-то подошел. Почувствовав на плече тяжелую руку, вздрогнул. Передо мной стоял отец.

— Ты чего здесь делаешь? — нахмурившись, спросил он.

— Пришел вот…

— Нашел время приходить, — оборвал меня он, — и рот разевать! Уходи отсюда!

И в тот же вечер я пошел навстречу новой жизни.

вернуться

12

Рассказывая на V съезде КПЮ об организованных партией выступлениях против оккупантов, Драги Стаменкович сообщил, что во время нападения на отель «Парк» в Нише было убито и ранено около 30 немецких офицеров («Стенограмма V съезда КПЮ»).