Поезд останавливался на станциях и снова продолжал путь. Пассажиры меня не интересовали. Еще немного, и мы будем в Прокупле. Вот мы вошли в туннель. В вагой хлынул дым. Спустя две-три минуты в окна снова ворвался свежий воздух и свет.
Вот наконец и Прокупле. Сколько раз я выходил здесь, когда учился в сельскохозяйственном училище! Не задерживаясь, я прошел через вокзал и направился к Гаричу.
Дорога была пыльной. Время от времени мимо проносился немецкий автомобиль, проезжала двуколка или тащилась телега. Немецкие машины по-прежнему свободно мчались по нашим дорогам, и никто их не останавливал. Но пройдет несколько дней, и здесь загрохочут выстрелы, запылают машины.
Я миновал поворот. Слева шумела река Топлица, справа высились отвесные скалы Пасьячи. Впереди показался мост. Летом, случалось, река пересыхала. Но осенью, в дождливую пору, она становилась бурной и стремительной. Где-то здесь, возле моста, меня поджидал Селя. Но где точно, я не знал. В голове мелькнула мысль: может быть, Селя передумал и поручил встретить меня кому-то другому? Я внимательно оглядывал склоны, всматривался в кусты, свистел, чтобы привлечь его внимание, однако ответа не было. Лишь по-прежнему слышался шум реки да завывание ветра.
У самого моста, на левом берегу реки, начиналась дорога, ведущая к Растовнице. Едва я прошел ее и вступил на мост, как кто-то за моей спиной крикнул:
— Эй!
Я обернулся. Над дорогой, на уступе скалы, стоял Селя и махал мне рукой.
— Лезь наверх!
Запыхавшись, я добрался до уступа, на котором он стоял.
— Я тебя давно поджидаю.
— Поезд только что пришел, — ответил я.
— Я так и думал.
Селя испытующе, с любопытством смотрел на меня.
— Ну, как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, — коротко ответил я.
— Очевидно, ты все как следует обдумал. Если бы ты не пришел сюда, я не стал бы тебя упрекать. Это нелегкое дело.
— Как ты мог так подумать? — возмутился я.
— Не обижайся. Мне хотелось убедиться, что ты не раздумал.
Селя взял меня под руку и, не сводя с меня взгляда, повел в гору.
— Поднимемся чуть повыше. Я тебя познакомлю с одним товарищем.
— Кто он?
— Товарищ Мика. Мы с тобой видимся сегодня последний раз. В дальнейшем все вопросы, связанные с налетом на отель «Парк», ты будешь решать с ним.
Я удивленно взглянул на него. Мне стало как-то не по себе. Селя сразу почувствовал это.
— Не беспокойся, Мика хороший товарищ. В таких делах у v него побольше опыта, чем у меня.
Мы поднимались по склону уже минут десять. Справа тянулся лес. Вдруг Селя свистнул — два коротких и один длинный свисток. Из лесу вышел человек среднего роста, с русыми, начинающими редеть волосами.
— Вот товарищ Мика, о котором я тебе говорил.
Мика подошел ближе. Внимательно осмотрел меня с головы до ног. Я спокойно выдержал его взгляд.
Мы вошли в лес. По дороге Мика расспрашивал меня буквально обо всем. Его интересовали мои родители, дом, брат и многие другие мелочи. Я недоумевал: зачем ему это?
— Селя сказал, что ты согласен выполнить задание.
— Да, я его выполню, — твердо сказал я.
Мой ответ ему явно понравился.
— Да, швабским офицерам солоно придется, — улыбаясь, заметил Селя.
— Не сомневаюсь, — кивнул Мика. — Ты умеешь обращаться с оружием? — обратился он ко мне.
— Умею.
— А с гранатами?
— Тоже.
— Ты бросал их?
— Да, — ответил я и взглянул на Селю.
Беседа с Микой была своего рода экзаменом. Он хотел твердо знать, действительно ли я смогу выполнить задание. Я, со своей стороны, стремился быть как можно сдержаннее. Мне не хотелось слишком уверять его в своих способностях.
О деталях операции мы вообще не говорили: для этого еще не настало время. Надо было только договориться о времени и месте нашей встречи в Нише.
— Ты когда пойдешь на Ястребац? — спросил Мика Селю, на секунду отвлекшись от разговора со мной.
— Завтра вечером. Встреча назначена на третье августа. К тому времени у нас уже будет создан свой отряд.
Мика снова повернулся ко мне:
— А теперь договоримся с тобой. Сегодня ты поедешь в Ниш. Переночуешь в какой-нибудь гостинице. Об остальном условимся после.
— Где мы встретимся?
— Погоди, дай подумать… Давай завтра в восемь вечера. Знаешь, где Народный театр?
— Знаю.
— А сквер напротив него?
— Тоже знаю.
— Встретимся в сквере. А потом осмотрим отель «Парк» и конкретно договоримся о том, как ты будешь действовать.
— Неплохо бы вечером посмотреть, что творится у отеля, — заметил я.
— Успеем, — кивнул Мика.
— К отцу не ходи, — вмешался в разговор Селя, — пусть лучше вообще он не знает, что ты в Нише. А документы свои оставь у кого-нибудь перед операцией, чтобы в случае провала никто не знал, кто ты.
— А как с оружием? У меня с собой ничего нет, — вспомнил я.
— Товарищи завтра доставят в Ниш. Смайо им уже выделил все, что необходимо.
Имя Смайо я услышал впервые.
— На всякий случай нужно иметь две гранаты, — сказал я.
— Он прав, — поддержал меня Селя, — а пистолет надо хорошенько проверить.
— Ну, пускать его в ход тебе, наверное, не придется, — ободрил меня Мика.
— Кто знает, — откликнулся Селя.
Все, что нужно было решить, мы решили. Настало время разойтись. Мика протянул мне руку:
— Значит, завтра в Нише.
— Да, в восемь часов в сквере напротив театра.
Селя и я тронулись по той же дороге, по которой пришли. Возле уступа, где он ждал меня, Селя остановился.
— Вниз не пойду. Спускайся один. Увидимся после операции, а пока желаю успеха.
Я выбежал на дорогу и пошел назад, в Прокупле.
Оружие доставлено
Многое уже сделано, но многое еще предстояло сделать. Прошло немало встреч и совещаний. На одном из них, состоявшемся вблизи Прокупле, у растовницкой мельницы, снова шла речь об операции в Нише. Необходимо было решить вопрос о доставке оружия.
На эту встречу пришли товарищи из разных мест.
По лесистому склону Пасьячи, возвышавшейся над Прокуплем, спускался невысокий черноволосый человек. С первого взгляда трудно было определить его возраст. Суровость его худого лица подчеркивали черные усы. Двигался он очень осторожно, внимательно осматривая все кусты и тропинки. Повадки выдавали опытного подпольщика. Это был Смайо. Его еще до войны объявили вне закона. Но ему как-то удавалось избегать жандармских ловушек. Ночевал он у товарищей. Всегда был настороже. Война и капитуляция королевской Югославии не изменили его положения. Правда, теперь его и сотни его товарищей стали преследовать не только жандармы, но и гитлеровские солдаты и гестапо.
Временами на губах у него появлялась довольная улыбка. И тогда он поглаживал правой рукой пистолет, спрятанный под крестьянским гунем[4].
Пистолет был необходим в такие минуты. Но может ли холодок железа заменить человеческую душу? Конечно нет. Люди, их преданность, их готовность взяться за оружие — самое главное. Здесь-то и начинались его тревоги. На совещании в Нише было решено начать восстание и приступить к организации партизанских отрядов. На месте эту задачу возложили на него. Но как быть дальше? Станут Топлица и Ябланица, где Смайо работал годами, опорными пунктами реакции или опорными пунктами революции?
Имелись все основания задуматься над этим. Реакционеры считали район Топлицы и Ябланицы своим. И в самом деле, до войны во многих домах на стенах красовались фотографии близких или далеких родственников, служивших в жандармерии или в пограничной страже, ставших офицерами, чиновниками или полицейскими. Правда, Смайо, как никто другой, знал своих земляков. Эти люди служили реакции из-за бедности, но не по убеждению или ради удовольствия. Ему, родившемуся и выросшему здесь, была известна гордость этих людей, очень щепетильных в вопросах национальной чести. Они не любили оккупантов, кто бы они ни были, и ненавидели предателей, по вине которых в Югославии стали хозяйничать немецкие оккупанты. Здесь были живы традиции освободительных восстаний в Лесковаце и других городах.