– Да нет, – ответил он равнодушно. – Звони, конечно.
Уезжай, тихо и отчетливо сказал кто-то у нее в голове. Уезжай, хватит с тебя!..
И она поднялась с дивана.
Уехать сейчас было все равно что уйти на войну. Неизвестно, вернешься ли живым, и будут ли целы руки и ноги, или останешься навсегда там, куда уходишь.
Он посмотрел на нее.
– Ключи я отдам Саше. – Так звали соседа. – Прости меня и спасибо тебе за все.
– Это ты меня прости, – возразила Надежда. – И тебе спасибо. Ты для меня больше сделал, чем я для тебя.
Она забыла и то, что он для нее сделал, а потому просто повела вокруг рукой – как бы в знак того, что он сделал все.
Кажется, на том месте, где должна быть человеческая голова, наполненная мыслями, у нее осталась только вздутая пульсирующая кровавая рана, которая, должно быть, остается после гильотины.
Гильотину во Франции отменили только в 1978 году, а до этого в самой демократической и либеральной стране Европы все головы секли!..
Мне только что отсекли голову, хотя нынче уже не 1978 год. Что делать? Как жить без головы?..
Она еще походила по комнате, выжидая и смутно надеясь на то, что он сейчас скажет, что все это программа «Розыгрыш», хоум-видео, и сосед Сашка выпрыгнет откуда-нибудь с камерой, а муж подхватит ее под коленки, покружит и сообщит, что она дурочка последняя, раз во все это поверила, но ничего такого не произошло.
Он просто сидел и смотрел на нее. Ждал, когда она уйдет.
– В понедельник окно привезут, – вдруг сказал он. – В спальню. Ты не забыла?
Надежда сначала кивнула, а потом отрицательно помотала головой. Она понятия не имела ни про какое окно. Всеми такими делами в их семье занимался ее муж.
– Значит, забыла, – констатировал он.
– Да я и не знала.
– Как не знала! Я же тебе говорил!..
Она тяжело посмотрела на него.
– Ладно, – пробормотал он. – Я тогда заеду в понедельник, посмотрю, чтобы они его хорошо поставили. Ты в понедельник работаешь или нет?
У Надежды была сменная работа, как у шахтера или милиционера. Она быстро прикинула, работает или нет, – если не работает, значит, в понедельник у нее есть шанс его увидеть! Впрочем, если работает, всегда можно отпроситься у Лидочки. Лидочка умная и добрая, она все поймет и непременно ее отпустит!
– Я… Кажется, я на работе, но смогу…
– Вот и отлично, – продолжал он энергично. – Я приду, все сделаю, а когда ты вернешься, меня уже не будет. Тогда ключи Сашке я оставлю в понедельник, договорились?
– Да, – согласилась Надежда. – А может, ты до понедельника уже поймешь, что твоя жизнь без меня пуста и однообразна…
– Я не пойму, – отрезал муж. – Ты шутишь, что ли?..
– Шучу, – мрачно подтвердила Надежда.
Она подцепила со стола ключи от своей машины и задумчиво покрутила их на пальце.
Я же его люблю. Я же его очень сильно люблю, а он принял решение – давно! – и ни слова мне не сказал, все обдумал и теперь прощается со мной навсегда?! И завтрашнее утро будет первым утром без него, и все последующие утра до самого конца тоже будут без него?!
– Ну, пока, – сказала она и сунула ключи в карман. – Я к Лидочке поеду, но завтра мне на работу, поэтому утром я приеду переодеваться. Ты еще здесь будешь?
Он покачал головой, как ей показалось, с облегчением.
– Нет, я, наверное, тоже уеду.
И она не спросила – куда. В прошлой жизни, которая кончилась десять минут назад, непременно бы спросила, а сейчас нет. Нельзя.
У порога – он пошел ее провожать – они обнялись и постояли некоторое время, тесно прижавшись друг к другу.
– Ты хорошо пахнешь, – сказала она.
– Это ты мне подарила одеколон, – ответил он.
– Я желаю тебе удачи, – сказала она.
Еще секунда, и все кончится, и больше ничего не будет, ни тепла, ни одеколона, ни запаха, ни его самого.
– Спасибо, – поблагодарил он. – Все будет хорошо.
– Я надеюсь, – ответила она.
И вышла за дверь, и стала спускаться вниз по широкой лестнице залитого весенним солнцем парадного. У нее за спиной привычно повернулся в замке ключ – тоже в последний раз.
Она спускалась, держась за нагретые перила, и то место, где положено быть голове, болезненно пульсировало, и, кажется, там надувались и лопались кровавые пузыри.
Она вышла из подъезда и некоторое время стояла, не в силах сообразить, что должна сейчас делать. Кажется, сесть в машину и поехать к Лидочке, но где ее машина? И как на ней ехать? И где живет Лидочка?
Она сообразила, конечно, и двинулась в сторону автомобиля, вяло придумывая, что именно скажет Лидочке.
Да, да, это самое лучшее, что можно сделать, – немедленно поехать к Лидочке! Гильотинированная голова на миг приросла обратно. Надежда села в машину, завела ее и стала выруливать со двора.
Двое в пыльных «Жигулях» переглянулись.
– Ну, посмотрел? – спросил тот, что был за рулем. – Она и есть. Надежда Звонарева, начальник службы портье.
Второй зашелестел бумажками у себя на коленях, нашел нужную и прочитал короткую справку. Ничего не сказал и кивнул.
– Тебе о ней много знать не нужно, – продолжал первый. – Вы с ней виделись только один раз, на курсах в Лондоне. Ваш шеф, сэр Майкл Фьорини, приглашал на стажировку сотрудников из всех своих офисов. Ты тогда работал в Женеве.
– Да я помню! – возразил второй с досадой. – Почему у сэра такая странная фамилия? Итальянец?
– Итальянец. Титул купил. Все отели над ним смеются, но уважают. Он славный старикан.
– Почему мне о нем не говорили?
Первый усмехнулся, повернул в зажигании ключ и несколько секунд послушал, как надсадно, словно из последних сил, стучит мотор.
– Успеется, – сказал он наконец. – Поехали. У нас еще несколько точек.
Когда Надежда, переждав на перекрестке «красный», поворачивала налево, «жигуль» вырулил из подворотни, помигал какому-то не в меру резвому джигиту, чтобы пропустил его, и покатил в другую сторону.
– Поэтому я от тебя и ухожу! – прокричала жена и очень громко стукнула по столу белой чашкой с красным сердцем и надписью «Я люблю Калифорнию».
У Дэна болела голова. Так сильно, как будто лопнули височные кости, и все, что было внутри и называлось его мозгами, вывалилось наружу. И теперь оно жарится на бешеном калифорнийском солнце, и скоро изжарится совсем.
– Зачем мы тогда сюда приехали? – спросил он. – Ты же так хотела в Калифорнию! И у нас отпуск…
– Затем, что я не хотела говорить об этом дома, где так много того, что мне дорого, – отчеканила жена.
Потом она подумала и достала из объемистой сумки книжицу, сверкнувшую глянцевой обложкой прямо ему в глаза. Он чуть не застонал.
– Вот тут написано, что расставаться следует быстро и ни о чем не сожалеть. – Она ловко и привычно пролистала тонкие страницы, нашла нужную и провозгласила: – «Расставайтесь легко и по первой необходимости! Расставайтесь дома и на работе! Расставайтесь в офисах и на вечеринках! Но если ваша связь была слишком долгой, лучше расставаться на нейтральной территории. Там у покинутого вами человека меньше шансов закатить скандал и окончательно испортить ваш день!»
Дэн Уолш вытаращил глаза. Даже голова перестала болеть.
– Ты бросаешь меня… по инструкции?!
– А что?! – спросила жена воинственно. – Это очень хорошая инструкция, и без нее я бы, может, и не решилась! И превратила бы свою жизнь в ад.
Он подумал немного.
– А мою?
Жена уже читала свою книгу в глянцевой обложке – всерьез читала, даже с упоением, и подняла на него глаза не сразу.
– Прости, не поняла?
– Мою жизнь ты не превратила в ад?
Она бережно закрыла томик, заложив палец на нужной странице. Черт бы ее подрал с ее психологическими книгами! Должно быть, в муниципальной школе города Топеки, где она училась, Библию читали с меньшим усердием!
– Дэн, – сказала она с чувством. – Твоя жизнь и так ад. Я просто не хочу в этом участвовать, вот и все! Мне тридцать семь лет, я делаю карьеру и планомерно иду к цели. У меня впереди долгая интересная дорога! А ты? Кто ты? Ты просто неудачник!