Когда главный инженер и доктор Аксбридж уходили, Альберт Уэллс уже спокойно спал.
Вслед за Кристиной вышел в коридор и Питер, осторожно закрыв за собою дверь, — с больным остался лишь доктор Ааронс; в ожидании медицинской сестры он бесшумно ходил по комнате, напевая себе под нос куплеты Тореадора из оперы «Кармен». Замок щелкнул, и мурлыканья доктора не стало слышно.
Часы показывали без четверти двенадцать.
— Я рада, что мы оставили его здесь, в отеле, — сказала Кристина, направляясь к лифту.
Питер удивился.
— Это вы о мистере Уэллсе? А почему мы должны были его выдворять?
— В другом месте его бы не оставили. Вы ведь знаете, какие люди: чуть что не так — пусть самая мелочь, и никто палец о палец не ударит. Отель ведь существует для того, чтоб люди приезжали, регистрировались и, уезжая, не забывали платить по счету — вот и все.
— Все равно как на фабрике сосисок. Нет, настоящий отель должен быть гостеприимным и помогать клиенту, когда это нужно. В лучших отелях так оно и было. К сожалению, многие работающие в нашей области забыли это правило.
Она с любопытством смотрела на него.
— Вам кажется, что мы и здесь забыли об этом?
— Черт подери, конечно! Во всяком случае, часто забываем. Будь моя воля, я бы многое здесь изменил… — Он вдруг умолк, смущенный собственным признанием. — Да что там. Чаще всего подобные предательские мысли я держу при себе.
— А не должны бы. И потом, уж если вы их высказали, то не должны стыдиться. — Кристина имела в виду то обстоятельство, что в «Сент-Грегори» многое делалось не так и в последние годы отель существовал за счет былой славы. К тому же теперь отель стоял уже перед финансовым кризисом, а это может повлечь за собой необходимость решительных перемен, независимо от того, будет его владелец Уоррен Трент за них или против.
— Бывают кирпичные стены, которые головой не пробьешь, — возразил Питер. — Тут уж ничего поделать нельзя. У.Т. не признает новых идей.
— Но это не причина, чтобы опускать руки.
Он рассмеялся.
— Вы говорите, как женщина.
— А я и есть женщина.
— Знаю, — сказал Питер. — Теперь уже начал это замечать.
А ведь и в самом деле, подумал он. Все это время, что они были знакомы с Кристиной, то есть с момента его появления в «Сент-Грегори», она существовала для него постольку-поскольку. И лишь в последнее время он все больше стал замечать, что она привлекательна и незаурядна. Интересно, что она собирается делать сегодня вечером.
— А ведь я сегодня еще не ужинал, — нащупывая почву, заметил Питер. — Вы бы не возражали, хоть и поздно, поужинать вместе?
— Обожаю ужинать поздно, — сказала Кристина.
Они уже подошли к лифту, как вдруг Питер вспомнил:
— У меня есть еще одно дело. Я послал Херби Чэндлера выяснить, что там происходит на одиннадцатом этаже, но как-то я ему не доверяю. Вот только проверю лично и буду совсем свободен. — Он взял ее за локоть и слегка стиснул его. — Подождите меня в конторе, хорошо?
Руки у него были удивительно нежные для такого крупного мужчины. Кристина искоса взглянула на его сильный, волевой профиль с квадратным, выступающим вперед подбородком. Да, интересное лицо, подумала она, и человек, несомненно, решительный, а порой, наверно, и упрямый. Она почувствовала, как у нее учащенно забился пульс и кровь быстрее побежала по жилам.
— Хорошо, — сказала она. — Я буду ждать.
Как Марше Прейскотт хотелось теперь, чтобы ее девятнадцатый день рождения прошел иначе — по крайней мере, надо было оставаться на студенческом балу тут же, в отеле, в зале приемов восемью этажами ниже. Звуки бала, приглушенные расстоянием и другими шумами, донеслись до нее сейчас, когда она подошла к окну этого «люкса» на одиннадцатом этаже — его только что открыл, решительно сорвав пломбу, один из мальчиков, когда в набитой молодежью комнате из-за жары, сигаретного дыма и запаха спиртных напитков стало трудно дышать даже тем, кто быстро утрачивал всякое представление об окружающем.
И зачем только она пришла сюда! Но, как всегда, строптивая и своенравная Марша искала чего-то из ряда вон выходящего, а ее приятель Лайл Дюмер, сын президента одного из местных банков и близкого друга ее отца, — Лайл, которого она знала уйму лет и который время от времени приглашал ее то туда, то сюда, обещал, что скучать она не будет. Во время танца Лайл ей сказал: «Это занятие для младенцев, Марша. А вон наши ребята сняли номер наверху, и мы провели там почти весь вечер. И притом весьма неплохо! — Он попытался рассмеяться этак солидно, по-мужски, но получилось лишь какое-то глупое хихиканье, а потом напрямик спросил: — Хочешь пойти туда?»
Ни секунды не раздумывая, она ответила: «Да».
Они тотчас покинули танцевальный зал и поднялись в небольшой номер 1126-27, где было шумно, полно народу и в воздухе — хоть топор вешай. Она не ожидала увидеть такое сборище и уж совсем не предполагала, что тут будет столько пьяных мальчишек.
В комнате находилось и несколько девушек. Марша почти всех их знала, хотя весьма отдаленно, и попыталась завязать разговор, но в таком шуме трудно было что-либо услышать или быть услышанной. Одна из девушек, Сью Филипп, явно потеряла сознание, и ее приятель, юноша из Батон-Ружа, лил на нее воду из туфли, которую то и дело наполнял в ванной комнате. Платье из розового органди, которое было на Сью, уже превратилось в мокрую тряпку.
Когда Марша вошла, мальчишки восторженно приветствовали ее и тотчас снова сгрудились у импровизированного бара — перевернутого набок шкафчика со стеклянными дверцами. Кто-то из ребят неловко сунул ей в руку стакан с вином.
Судя по всему, что-то весьма интересное происходило в соседней комнате, за плотно закрытой дверью, — возле нее стояла группа мальчишек, к которым присоединился и Лайл Дюмер, бросив Маршу на произвол судьбы. Марша слышала обрывки фраз и часто повторявшийся вопрос: «Ну, как, понравилось?», но ответ обычно тонул во взрывах непристойного хохота.
Когда наконец она поняла, или, вернее, догадалась, что там происходит, ее охватило отвращение, и ей захотелось уйти. Даже огромный, пустой особняк в пригороде казался ей сейчас предпочтительней, хотя она и не любила его за то, что он всегда был пустой, за то, что жила там только она со слугами, а отец вечно находился в разъездах, — вот и теперь его уже полтора месяца нет дома, и вряд ли он появится раньше чем через две недели.