Отец специально уехал в Грозный и вскоре привез невесту.
Тихая, красивая, трудолюбивая, чадолюбивая.
Как и полагается, чеченка через девять месяцев родила мальчика. В семье был большой праздник.
И Ахмат стал жить так же, как жил его отец, отец его отца и многие другие. Бросить жену у него даже в мыслях не было. Это все равно что плюнуть в лицо отцу и всей семье. Больше того, семья брошенной женщины автоматически зачислила бы его в число своих врагов.
Часто он чувствовал, как она на него смотрит. А когда поворачивался, она опускала глаза.
В первый раз ему даже стало больно от пронзившей его жалости. От жалости к женщине, которая стоит сейчас, не зная, что делать с руками, куда спрятать глаза, что сказать.
В чем она-то виновата?
Ахмат сам не знал, что делать. Он ее не любил.
Он все рассказал Чарли на третий день бегства из Москвы, Честно говоря, она сама не смогла бы определить, что испытывает в данную минуту. Горечь? Радость?..
– У каждого свой скелет в шкафу. Одно могу сказать наверняка – я никогда не стану тебя удерживать, если захочешь вернуться к жене.
– А я и не уходил.
Сейчас она перелистывала путеводитель и за каждой глянцевой фотографией перед ней вставали отдельные эпизоды, самые счастливые, несмотря ни на что, дни пребывания в России.
Они стояли под сводами Рождественского собора в Суздальском кремле, и, хотя сама Чарли была протестанткой, убранство храма, сама атмосфера казались напитанными чем-то более материальным и осязаемым, нежели Святым Духом. Прямо над ними горела голубым и красным фреска «Шествие святых в рай». И здесь нанятый Ахматом экскурсовод что-то объяснял им, но оба они слушали и ничего не слышали.
Из собора вышли потрясенные увиденным.
– Знаешь, я никогда не была в православной церкви. Давай завтра останемся на службу? – попросила она. – У нас ведь еще есть время?..
– Это очень длительная процедура. Ты веришь в Бога?
– Раньше казалось, что верю. Теперь я верю, что у каждого из нас на плечах сидят ангелы. Один подсчитывает добрые дела, другой – плохие.
– Не поклоняйся ангелам, ибо они всего лишь слуги.
На следующий день Ахмат куда-то исчез, а когда вернулся, развернул бумагу и положил перед ней тускло отсвечивающую окладом икону.
– Семнадцатый век, – сообщил он.
Протестанты к церковной утвари, изображениям святых, облачениям священников относятся иначе, чем православные. Икона у них не символ, а произведение искусства, культурное наследие эпохи и народа. Да и православные только на Втором Никейском соборе приняли решение о канонизации изображения ангелов и святых на картинах. А произошло это для истории сравнительно недавно, в 787 году.
– Это очень дорогой подарок. Я не могу вывезти его из страны, – сказала она.
– А зачем вывозить? Русские повесили бы ее в правый угол…
С тех пор икона висела в суперсовременном офисе, выделяясь ярким, контрастным пятном. Она бросалась в глаза и вызывала недоумение у людей, впервые попавших в кабинет Чарли.
Хозяйка еще ни разу не прибегала к помощи иконы, не молилась, не просила. Теперь она посмотрела на святую и вдруг ощутила настоятельную потребность в общении. Но…
– Мисс Чарли, – сказала по селектору секретарша, – к вам…
Сразу после доклада в офис вошел мужчина средних лет в темно-коричневом костюме, лаковых ботинках и цветном галстуке. В руках он держал шляпу с большими, загнутыми вверх полями. Когда «ковбой» увидел Казанскую в правом углу офиса, глаза его округлились, а рука машинально дернулась ко лбу.
Это был владелец страусиной фермы из города с чудным названием Зарайск. Офис тут же наполнился совершенно диким запахом дешевого дезодоранта, и Чарли даже показалось, что вот-вот защиплет глаза.
«Моются они в нем, что ли», – подумала Чарли и поспешила навстречу.
Они поздоровались. Фермер заметил среди лежащих на столе бумаг туристический путеводитель по Золотому кольцу.
– Любите русскую деревню?
Чарли кивнула.
– Тогда приезжайте к нам. Глубже, чем у нас, некуда, и от столицы недалеко. Наша церква, может, и не самая знаменитая, но батюшка такой бас имеет… Во время службы стаканы лопаются. В куски.
Фермер показал на стакан с остатками джина.
– Присаживайтесь. Может, выпьете?
– Я вообще-то уже… – фермер воздел глаза и зашевелил губами, подсчитывая, – семь лет два месяца двадцать два дня. Но раз хозяйка просит, давай, девушка.
Секретарь откинула столик у бара, и под мелодию «чижик-пыжик» гостю открылись несметные богатства.
– Я сама справлюсь, – отпустила Чарли секретаря, которая во все глаза наблюдала за происходящим. – Вам смешать?
– Нет уж, яйца отдельно…
– Какие яйца? – не поняла Чарли.'
– Это у нас так говорят. Извиняйте. Когда дело с бездельем путают. Водка есть водка. Смешаешь, только голова потом болит. Давайте о деле. Я тут с нашими все просчитал. Мелькнула мысль. Что бы нам не скрестить ихнего страуса с нашим индюком? А что, птица крупная… А? Каково? Вот здесь, в журнале, заметочка имеется. По генной инженерии. Коров без быков давно оплодотворяют, а мы почему страусиху не можем? Можем. Да мы дублей понаделаем страшное количество. Надо только очень захотеть.
– А захочет?
– Кто? Страусиха? Да кто ее спрашивать будет.
– Природа.
– Природа? А ее кто спрашивать будет? Вы журнальчик-то возьмите. Пригодится. На ночь, знаете, хорошо. Что вы, клонирование – это так модно теперь!
Чарли с тоской подумала, что вот сейчас, сию минуту, рушится прекрасная идея о страусиной ферме. Как и все женщины, Чарли в глубине души была мечтательница, и только впитанная с детства аксиома, что за всеми идеями в конце концов должен стоять реальный труд, реальные деньги и затраченное время, заставляла ее трезво оценивать все поступающие предложения. Нечего было и думать о том, чтобы предъявлять этого «ковбоя» акционерам. Разве что в качестве шута.
– Ну, спасибо, что зашли.
Она встала и протянула руку попрощаться. Но не успел удивленный фермер взять ее ладонь в свою, как за дверью в приемной раздался посторонний шум. Кто-то явно рвался в кабинет, а секретарь, верная своему долгу, стояла насмерть.
Внезапно «ковбой» изменился в лице:
– Ну я побежал, да? Вот журнальчик. Я заскочу попозже… У вас тут ведь один выход? Ах, как не хорошо. Как глупо у вас тут устроено..
Дверь открылась. Видимо, напор на секретаря был таков, что сопротивление ее бесславно закончилось, а кнопку вызова секьюрити она нажать не успела. В офис ввалился тучный мужчина с круглой лысой головой и большим носом. Прямо-таки чудовищных размеров носом.
– Вот ты, гнида, где!… Меня там не пускают, а он тут как тут. Тебе сказано было внизу ждать, скотина безрогая!
– Не имеешь права. Мой сын яйца из загранки привез! – крикнул «ковбой» и спрятался за спину Чарли.
– Те, которые тебе дали, ты по пьянке побил! Нет, вы на него посмотрите, его взяли в город… Батарейки купить, гад, собрался, а он меня же внизу милиции сдал и мою же ферму продавать собрался!
– Подождите, господа, давайте по очереди. Это ваша ферма в Зарайске?
– Моя, – сказал вновь прибывший.
– Наша, – сказал «ковбой» не моргнув глазом и снова прячась за спину Чарли.
– Я тебе дам «наша»! – надвинулся на Чарли обиженный.
Чарли нашла единственно правильный выход из этого положения. Она уронила стакан с виски. Звук бьющегося стекла заставил всех замолчать.
– Так… – сказала Чарли. – Ферма – ваша?
Лысый кивнул.
– И вы не собираетесь скрещивать индюков со страусами?
– Боже упаси. Это мой племянник. Он раньше в колхозе зоотехником был. Всех по миру пустил со своими проектами. Пускай своих попугаев с курями крестит. Я ж пожалел его. Пусть, думаю, у меня на ферме пока птичье гов… грязь убирает. Может, чему научится. Потом смотрю, страусы какие-то нервные стали. А этот гаденыш по ночам ходит, уговаривает их скрещиваться… Тимирязев недоделанный… Мичурин лысенковский…