От желания у меня учащается пульс. И немного от страха. Тяжело восстановить дыхание, и я отхожу к окну. Линия горизонта подсвечивается золотым сиянием; новый день. Новый старт.
— Я приехала сюда с отцом и братом. — Снаружи на окне собралась влага, и я провожу пальцем по холодному стеклу, а затем тихо говорю: — Моя мама умерла. Три месяца назад. Я не знала, как справиться с этим, вела себя отвратительно. Потом влипла в неприятности, и вот теперь папа везёт нас к нашей бабушке, у которой мы останемся жить. Отель — это пит-стоп перед началом моей новой жизни. Жизни, которую я не хочу.
Элиас молчит так долго, что я поворачиваюсь к нему. Взгляд его тёплых глаз стал мягким, но он не опускает глаза. Он смотрит прямо на меня — видит меня насквозь. Я жду слов о том, как ему жаль, жду его соболезнований, но Элиас молчит. Он словно понимает, что именно это мне хочется услышать меньше всего на свете.
— Теперь моя очередь, — говорю я, чтобы нарушить затянувшееся молчание. — Если у твоей семьи так много денег, что они обеспечивают тебе постоянное пребывание в «Руби», почему ты не в колледже? Или не занят в семейном бизнесе?
Элиас ностальгически улыбается, снова показывая свои ямочки.
— Какое-то время я учился в колледже. Но потом стал нужен моей семье здесь. «Руби» делает деньги на туризме, на привидениях и экстравагантности, а я являюсь связью с той трагедией в годовщину отеля. Так посещение вечеринок стало моей работой. Хотя, думаю, могло быть и хуже.
— Но ты не можешь заниматься этим вечно, — говорю я. — В колледже хорошо то, что всегда можно вернуться обратно. Чёрт, да ты ведь можешь получить степень через интернет. Так планирует сделать мой брат. А какая у тебя ещё альтернатива?
— В «Руби» не так уж и плохо, — пожимая плечами, отвечает Элиас. — Всё зависит от того, как на это посмотреть.
— Как оптимистично! — Я сверкаю улыбкой и медленно приближаюсь к дивану.
Мы могли бы встретиться где угодно — в кампусе колледжа, в кофейне в Темпе. Но я познакомилась с ним здесь, и это место подходит ему, можно сказать, обступает его, а не он вписывается сюда.
— Знаешь, кузен моего бывшего парня управлял отелем, — остановившись у подлокотника, говорю я. — Его звали Марко, и он был лохом, но говорил, что работа отличная. И у него была скидка в других отелях, даже на Гавайях. Ты смог бы принять руководство «Руби» на себя. Скорее всего, персонал был бы на седьмом небе от счастья, если бы Кеннета уволили.
— Мы бы все обрадовались, — говорит Элиас.
Он берёт с кофейного столика жестяную коробочку с мятными конфетами и открывает крышку. Положив одну на язык, он протягивает коробочку мне. Я благодарю его и засовываю конфетку себе в рот, а потом усаживаюсь на диван рядом с ним.
Я надкусываю драже, и оно взрывается корицей, уничтожая привкус арахисового масла. Элиас, забывшись, смотрит в окно. Мне в голову приходит шальная мысль прижаться к нему и поцеловать. Глубоко и страстно. Но тут же меня останавливает другая мысль.
— Итааак, — начинаю я, чтобы привлечь его внимание. — Ты и Кэтрин, да?
Мне не терпится увидеть его реакцию, но лицо Элиаса совершенно бесстрастно.
— Это было давно.
Что ж, это самый обескураживающе-неопределённый ответ. Склонив голову, я смотрю на Элиаса.
— Это она та девушка, о которой ты говорил в сауне. — Мне вспоминается тот наш разговор.
Элиас меняет позу и кладёт руку на спинку дивана, сев ко мне лицом.
— Да, — признаётся он. — Но мы с Кэтрин совершенно не подходили друг другу. Наши родители хотели, чтобы мы встречались, возлагали большие надежды. Но между нами не было никаких чувств — хотя, какое-то время мы довольно страстно ненавидели друг друга. Она может быть ревнивой.
— Это я уже поняла, встретившись с ней на той вечеринке. Хочу сказать, я рада, что между вами всё кончено. — Элиас усмехается, словно ему только что всё стало понятно. — Но это не потому, что я не хочу конкурировать с прекрасной, но злой блондинкой.
— С ней очень тяжело, — соглашается Элиас.
— Я волнуюсь за своего брата, — продолжаю я. — Он проводит с ней много времени, и я не хочу, чтобы его избил кто-то из персонала или ещё что.
— Тебе стоит попросить Дэниела быть поосторожнее, — говорит Элиас. — Потому что если что-то и причинит ему боль, то это будет Кэтрин. У неё отвратительный характер. Хочешь, я поговорю с ним?
Я смеюсь.
— Нет. Скорее всего, он воспримет это как состязание и захочет её ещё больше. Я сама попробую. Только сомневаюсь, что Дэниел меня послушает — он становится идиотом, когда дело касается девушек. Но если Кэтрин сделает с ним что-то в течение следующих двух дней, я надеру ей задницу. Просто предупреждаю.
Элиас закусывает нижнюю губу, чтобы сдержать улыбку.
— Ей следует тебя бояться, — говорит он и окидывает взглядом мои худые руки. Потом кладёт голову на подушку и смотрит на меня.
— Ты заботишься о нём, — с восхищением произносит Элиас. — Должно быть, ты очень близка со своей семьёй.
Эти слова разрывают мне сердце. Три месяца назад я бы автоматически ответила «да». Теперь мы с Дэниелом не разговариваем о важных для нас вещах. С отцом так вообще почти не разговариваем. Не знаю, как получилось, что все мы наломали так много дров.
Я быстро моргаю, чтобы не заплакать.
— Это произошло, когда я сидела на крыше рядом со своей спальней, — глядя мимо Элиаса, начинаю рассказывать я. — Только был не рассвет, — я махнула в сторону окна, — а закат. Мама с Дэниелом уехали в магазин, чтобы купить новую одежду к школе, а мне захотелось остаться дома. Как только они ушли, я вылезла в окно. Когда с работы вернулся папа, он запаниковал, потому что меня нигде не было. Совершенно случайно выглянув в моё окно, он увидел меня, примостившуюся у основания крутого склона крыши. Тогда мне было тринадцать, и я думала, что влюбилась.
Элиас фыркает от смеха, и я смущенно улыбаюсь ему.
— Только так вышло, что моя подруга Киран тоже была влюблена. Она поцеловала моего парня в автобусе, на глазах у всех. Я чувствовала себя преданной, униженной. Это теперь я понимаю, что у нас с Аароном не было ничего общего, но тогда мне казалось, что мы созданы друг для друга.
— Неверность может разрушать жизни, — слишком серьёзно произносит Элиас, что как-то не очень подходит для истории о девочке-подростке и её первом бойфренде.
— Сначала папа порывался позвонить им обоим и устроить разнос, но я остановила его, чтобы не стало ещё хуже. А потом он сказал мне, что я заслуживаю лучшего. Самого лучшего. Обняв меня рукой за плечи, папа сказал: «Малышка, ты будешь жить на всю катушку. Только нужно не обращать внимания на неудачи». — Я умолкаю, шмыгаю носом и качаю головой, чтобы не дать эмоциям взять верх. Я так долго не думала о папе — о том настоящем папе. О том, который любил меня, пока не умерла мама. Я даже не всегда вспоминаю о его существовании.
— Иди сюда, — говорит Элиас и осторожно тянет меня за руку вперёд. Я кладу щёку на ворот его рубашки и вдыхаю аромат — запах свежести и чистого белья. Напоминающий о мамином стиральном порошке. Напоминающий о доме.
— Я знаю о горе больше, чем ты можешь представить, — шепчет он и кладёт подбородок на мою макушку. — Порой приятные воспоминания оказываются самыми грустными.
Моя ладонь скользит по его груди и находит бешено колотящееся сердце. Это вырывает меня из моей скорби, придаёт сил. Возбуждает. Элиас обнимает меня, и я закрываю глаза, упиваясь его близостью. Жаром его тела. Проведя рукой вдоль воротника его рубашки и играя с верхней пуговицей, я слышу, как меняется его дыхание. Объятия становятся крепче, и я касаюсь губами его шеи. Челюсти. Я позволяю исчезнуть своей печали. Позволяю исчезнуть всему миру.
— Я хочу узнать о тебе всё, Одри, — шепчет мне на ухо Элиас. — Я хочу тебя всю.
У меня кружится голова, заглушая всё вокруг, я трусь своей щекой о щёку Элиаса и отстраняюсь, чтобы посмотреть на него. В его глазах под полуопущенными веками горит желание, кожа порозовела. Мои пальцы переплетаются с его волосами на затылке, мы вот-вот сольёмся в сладчайшем поцелуе.