Из моих глаз льются слёзы, пульс подскакивает, в то время как я на дрожащих ногах обхожу стол, чтобы подойти к нему. Я смотрю на папу, ожидая увидеть на его лице такое же испуганное выражение, но он, широко раскрыв глаза, смотрит на меня.
— Одри, — произносит отец резким шёпотом и оглядывается по сторонам на остальные столики, словно ему неловко. — Что ты творишь?
Я даже не могу ничего вымолвить, просто хватаюсь за плечо брата и прижимаю салфетку к его открытой ране.
— Перестань, — шлёпая меня по руке, говорит Дэниел. — Одри!
В конце концов ему удаётся оттолкнуть меня от себя, но я в истерике. Я не могу потерять и брата тоже! Я же умру без Дэниела! Я умру! Я снова бросаюсь к нему, но он поднимает руки, чтобы защититься от меня.
— Перестань, — хватая меня за запястья, вновь повторяет брат. Салфетка падает на его колени, я смотрю на неё, но она, на удивление, по-прежнему белая. О боже. Почему никто не бросается на помощь?
— Од, — умоляюще произносит Дэниел, его голос срывается от тревоги.
Это вырывает меня из моей истерики, я снова смотрю на Дэниела… крови нет. Пропала и рана, словно её никогда там и не было. Я всхлипываю и облегчённо выдыхаю, затем делаю шаг назад и врезаюсь в пустой столик за моей спиной.
Я открываю рот, чтобы заговорить, но слова не идут с языка. С головой Дэниела всё в полном порядке, но вот только его лицо, как и папино, выражает чрезвычайную тревогу. Как будто это у меня проблемы. Ты истекал кровью, думаю я про себя, но ничего не говорю вслух. Твои мозги вываливались наружу, но ты по-прежнему говорил со мной. Как такое возможно? Моё лицо мокрое от слёз, и мои глаза метаются по лицам людей, которые во все глаза смотрят на меня. Атмосфера становится тяжёлой, все чего-то выжидают. Но у меня нет объяснений тому, что я только что видела.
Дрожащим пальцем я тянусь ко лбу Дэниела, чтобы проверить, действительно ли его голова по-прежнему цела и невредима, но он уворачивается. Я ещё никогда не видела своего брата таким напуганным.
— Господи, Одри, — говорит он. — С тобой всё нормально?
— Нет, — отвечаю я хриплым голосом. — Не думаю.
Вчера я видела кровь на Тане, сегодня вообразила, что у моего брата раскололся череп. Что же это такое? Что за чертовщина?
— Схожу в уборную, — бормочу я и ухожу в конец обеденной комнаты.
Моё тело трясётся, челюсти дрожат, я пытаюсь выровнять дыхание. Внезапно у меня сводит левую ногу, и я начинаю прихрамывать. Может, у меня случился удар. «Как у мамы», — раздаётся в голове шёпот. Я проглатываю рыдания и отбрасываю от себя эту мысль, напуганная ею, как проклятием.
Нет. Наверняка, это просто реакция организма на то лекарство, что дала мне Лурдес. Оно вызывает галлюцинации.
Я толкаю дверь в уборную и с облегчением обнаруживаю, что там пусто. В углу стоит скамейка из кованого железа, я сажусь на неё и наклоняюсь вперёд, опуская голову.
Что со мной происходит?
Дверь открывается, стукаясь ручкой о стену, облицованную белой плиткой. Я чуть не подпрыгиваю от неожиданности и прижимаю руку к сердцу. В проёме стоит Лурдес, одетая в свою униформу, руки упёрты в бока. Её тёмные глаза смотрят на меня, оценивая ситуацию. Затем она, не сказав ни слова, подходит к зеркалу и проверяет своё отражение.
— Я слышала, как ты кричала. Твой брат сказал, что ты сбежала сюда. — Лурдес убирает с ресниц излишки туши. — Он волновался о тебе. — Она вновь смотрит на меня. — Я тоже должна волноваться?
— Не знаю, — отвечаю я и быстро мотаю головой. Теперь, когда я ушла из зала ресторана, вид истекающего кровью Дэниела кажется мне чем-то совершенно нелепым. — А мой брат… — я умолкаю, не уверенная в том, как много мне можно рассказать ей о своём психическом состоянии. — С ним всё в порядке, как думаешь?
Лурдес с дьявольской улыбкой поворачивается к зеркалу.
— Он восхитительный, даже когда у него похмелье. — Она достаёт из кармана фартука компактную пудру и тюбик губной помады. — А что? — Лурдес снимает с тюбика колпачок и обводит губы красным. Разгладив помаду губами, она проводит пальцем под нижней губой.
Я наблюдаю за ней. То, что происходит сейчас, настолько обыденно, что мои нервы начинают успокаиваться.
— У меня галлюцинации, — неопределённо отвечаю я и машу рукой. — А ещё я теряюсь во времени, не то чтобы отключаюсь, просто… — Я умолкаю и вздыхаю. — Я в замешательстве, честное слово.
— А ты ела сегодня? — непринуждённо спрашивает Лурдес.
— Нет ещё. Ты думаешь, всё из-за этого?
— Ну, это, плюс алкоголь, — напоминает она мне. — И ты выпила лекарство. А ещё всю ночь была с Эли. — Она встречается со мной взглядом в зеркале. — Понимаешь, куда я веду?
С каждой секундой я ощущаю себя всё большей дурой. Да, последние пару дней я придерживалась не самого здорового образа жизни.
— Или, — добавляет она, взбивая свои локоны, — это привидения трахают тебе мозги. — Лурдес смеётся, а потом разворачивается и прислоняется бедром к фарфоровой раковине.
— Это по-любому привидения, — соглашаюсь я, полностью успокоившись, когда Лурдес выставила ситуацию в таком свете.
— Кстати, — говорит она, — не знаю, что произошло прошлой ночью, но Эли не затыкаясь твердит только о тебе.
— Что он говорил? — Я медленно поднимаюсь, всё ещё немного дрожа, и подхожу поближе к зеркалу, чтобы проверить своё отражение. Не так уж и страшно, только нужно убрать немного туши под глазами.
Лурдес надувает губы, словно взвешивая, как много стоит мне рассказать. Весы склоняются не в мою сторону.
— Не важно, — отвечает она. — Но я попросила его быть осторожнее. Элиас мой очень хороший друг, и я не хочу, чтобы у него начались неприятности, потому что между вами что-то есть. Ведь между вами что-то есть? Похоже, он точно так думает.
— Мы просто проводим время вместе, — говорю я. — Ничего особенного.
Мне с трудом удаётся сдержать улыбку. Вот только я буду здесь до завтра. И как бы там ни было, это «что-то» между нами будет мимолётным.
Лурдес наблюдает за мной, в тишине эхом отдаётся звук капающей воды из крана.
— Он в саду, — говорит она. — Я даже не помню, когда в последний раз видела его на улице. — Выражение её лица становится мягче, мне видно, как сильно она забоится о нём. — Он стоит того, — тихо добавляет Лурдес. — Если бы на твоём месте была я, я бы посчитала, что он стоит того.
— Стоит чего?
Дверь открывается, и, пошатываясь, словно им больно ходить в своих туфлях, заходят две пожилые женщины, укутанные в шерстяные шали. Одна из них встаёт у раковины рядом с Лурдес и роняет её пудру. Но даже не извиняется. Даже не замечает. Лурдес быстро подбирает свои вещи и прячет их в карман фартука. Она на взводе, и я жду, когда её недовольство вырвется наружу, но управляющая выходит вон, не сказав ни слова.
Седоволосая женщина смотрит на остатки пудры, высыпавшиеся из пудреницы Лурдес.
— Здесь отвратительная прислуга, — бормочет она своей приятельнице. — Совершенно никудышная.
— Пожалуйся портье, — отвечает та и направляется, прихрамывая, к одной из кабинок. — Их научат уму-разуму. Ведь у этого отеля репутация, в конце концов.
Да как они смеют?
— Так ведь вы сами её рассыпали, — говорю я, беру бумажное полотенце и бросаю женщине у раковины. — Пожалуйтесь на это.
Женщина ахает, явно оскорблённая моей смелостью даже предположить, что она будет убирать за собой. Она пялится на бумажное полотенце, приземлившееся рядом с раковиной. Распрямив плечи и побледнев, она входит в соседнюю с её приятельницей кабинку. Поначалу её голос дрожит, но потом они с приятельницей продолжают жаловаться друг другу на еду и обслуживание. Я смотрю на их закрытые двери, гадая, как можно быть настолько грубыми.
Я так злюсь, что хочу пинками открыть их кабинки и сказать им, что нельзя так относиться к людям. Что деньгами благородство не купишь. Я бы попросила их не сообщать ничего портье, потому что Кеннет козёл и персонал его боится.