Но вместо этого я открываю дверь на выход и выключаю свет, погружая уборную в темноту. Женщины взвизгивают и начинают кричать о помощи, но я притворяюсь, что не слышу их и закрываю за собой дверь.
Глава 10
Я возвращаюсь к столику, но больше не хочу есть. Папа и Дэниел как раз заканчивают какой-то спор, который мне посчастливилось пропустить, а блины на моей тарелке стали бледными и сморщенными. Я осторожно сажусь и жду вопросов. Дэниел первым смотрит на меня, и у меня перехватывает дыхание, но я почти сразу выдыхаю, когда вижу, что его голова по-прежнему цела. Всё это мне привиделось.
— Ты в порядке? — спрашивает брат, в его голосе смешались паника и раздражение. Я киваю, отрезаю кусочек блинчика и отправляю его в рот. Если голод — причина моих галлюцинаций, то до конца поездки мне следует хорошо питаться. Блины холодные и сухие. Я делаю глоток воды и заставляю себя съесть ещё кусок.
— Твоя сестра сказала, что у неё болела рука, — отвечает за меня отец и бросает на меня тревожный взгляд. — Могла ли эта… эмоциональная вспышка быть как-то связана с этим?
Он думает про инсульт, как у мамы. Я знаю, что думает.
— Я в порядке, — уверяю я его, выпивая ещё воды перед следующим куском блинчика. Лурдес удалось успокоить меня, и мне не хочется больше думать об этом. Увидеть слабые места в её теории. — Вероятно, мне нужно больше есть, — прибавляю я и улыбаюсь. Неубедительно, судя по выражениям на их лицах.
— Завязывай с наркотиками, сестрёнка, — попивая кофе, бормочет Дэниел. Я смеюсь, а папа уже переключил всё внимание на моего брата. Он складывает руки на столе с таким видом настоящего отца, что в этом даже чувствуется какая-то фальшь.
— Теперь давай поговорим о тебе, — говорит новая, усовершенствованная версия нашего папы. — Алкоголь? Отключка? Дэниел, твоё поведение недопустимо!
Мой брат выпрямляется на стуле, потрясённый тем, что наш отец принялся его критиковать. Сжав челюсти, Дэниел упирается локтем на стол и наклоняется вперёд.
— Пап, мы уже давно покончили с допустимым поведением. И ты начал первым. Так что не надейся, что тебе удастся одурачить нас этой фигнёй, типа ты «отец года».
— Дэниел, — шепчу я, ошарашенная тем, что он так прямо высказывает всё отцу. Обычно, брат бы просто вылетел вон из комнаты, а позже излил бы мне душу. Но сейчас его щёки пылают, руки сжаты в кулаки. Я снова зову его по имени, и он смотрит на меня. Его агрессивный настрой испаряется. Мы втроём долго сидим в тишине, переваривая всё произошедшее. Я наблюдаю за отцом, жду его реакции. Чтобы увидеть, действительно ли он тот самый любящий нас мужчина, появившийся в начале ланча. Папа спокойно делает глоток воды и со звоном ставит стакан обратно на стол.
— Ты прав, — безмятежно говорит он. Мы с Дэниелом обмениваемся взглядами, не уверенные в том, что за этой маской спокойствия не скрывается его злость на нас. — Я изменился, Дэниел. Наконец-то, моё сознание прояснилось. И теперь я сделаю всё, чтобы мы были вместе. Навсегда.
Ну ладно. Искренность в глазах отца только способствует тому, что своим видом и словами он напоминает психически неуравновешенного лидера культа. Теперь, когда наша беседа действительно стала странной, я поднимаюсь со своего стула.
— Спасибо за ланч, папа, — говорю я, — но мне пора. Я встречаюсь с друзьями у бассейна. Увидимся позже?
Дэниел, отодвинув в сторону свою чашку, тоже встаёт, словно я нашла отговорку и его уходу. Ловко.
— Рад слышать, что ты с кем-то подружилась, — говорит папа. Я ожидаю, что сейчас он начнёт ворошить прошлое и указывать мне на мои ошибки, что я наделала после смерти мамы, но ничего такого не происходит. Должно быть, он имел в виду именно то, что сказал. — Давайте посмотрим кино, — предлагает он нам с Дэниелом. — Около шести?
— Конечно, — отвечаю я. Мы уже сто лет как не ходили в кино с отцом. По мне прокатывается волна ностальгии, и я улыбаюсь брату. Дэниел закатывает глаза — он по-прежнему скептически относится к чистосердечию нашего папы. Пробормотав какой-то уклончивый ответ, брат берёт меня за руку и тащит к выходу. С тех пор, как мы приехали в «Руби», Дэниел всё чаще перечит отцу. С каким-то новым негодованием, злостью.
— Тебе незачем было вести себя так грубо, — говорю я, когда мы выходим в заполненный людьми вестибюль. Льющийся из окон свет поначалу ослепляет, делая комнату похожей на размытое пятно. Мимо нас проплывают в воздухе пылинки. Когда мои глаза привыкают, люди исчезают, в этом огромном помещении только мы с Дэниелом. Я озадаченно осматриваюсь, в то время как мой брат начинает говорить.
— Он думает, что вот так может стереть всё? — спрашивает мой брат. — Что после кино мы забудем прошлое? Нет. Неужели он считает нас настолько тупыми?
— Он не считает нас тупыми, — говорю я. — Возможно, он передумал насчёт бабушки Нелл. Ведь теперь папа проводит с нами больше времени. А мы с тобой такие классные! — Я улыбаюсь, пытаясь поднять Дэниелу настроение. Понимаю, считать так наивно, но часть меня хочет верить, что мой отец действительно мог измениться.
Мой брат почёсывает голову, как раз именно в том месте, где мне привиделась рана, и я отвожу взгляд. Несмотря на свою роскошь, вестибюль внушает страх. И куда все подевались?
— Слушай, — извиняющимся тоном говорит Дэниел. — Я ещё не готов простить его, понимаешь? Другое дело ты и я, — он указывает пальцем на себя и на меня, — у нас всё хорошо. В любом случае.
— И навсегда, — зловещим голосом произношу я, повторяя странное папино заявление. Дэниел смеётся и толкает меня в плечо, словно злится на меня за то, что я его развеселила.
— Прямо как в грёбаном «Полтергейсте», — ухмыляясь, говорит он. Потом тяжело вздыхает и оборачивается в сторону лифта. — Я хочу принять душ. И прости, но можешь не рассчитывать на меня. Я не в настроении смотреть с вами кино.
— Ладно, — говорю я. — Но… — Возможно, сейчас не время, но я уже не в силах остановить свой вопрос. — Ты собираешься встретиться с Кэтрин?
Брат кивает.
— Да. А что?
Он уже начал защищаться? Но я всё равно продолжаю:
— Она отвратительная, Дэниел! — Я поднимаю руку и начинаю загибать пальцы, называя причины, подтверждающие это. — Во-первых, она грубо ведёт себя со мной, почти что угрожает. Во-вторых, Джошуа, носильщик, сказал, что она ударила его. Ножом, знаешь ли. И я не уверена, что это он так пошутил. — Очередь третьего пальца. — И ещё она бывшая подружка Элиаса. Он говорит, что у неё тяжёлый характер и тебе следует быть поосторожнее.
Дэниел какое-то мгновение стоит так неподвижно, как будто совсем меня не слышал. Но тут я замечаю, как он закипает от гнева, и проглатываю остальные причины, которые собиралась назвать.
— Как всё сходится, тебе не кажется, Од? — спрашивает Дэниел. —Так о ней говорят только парни.
Я отшучиваюсь:
— Конечно, Дэниел. Она звезда «Руби», и все в неё влюблены. Или, — с сарказмом добавляю я, — она психованная, что доведёт тебя до самоубийства или сама убьёт в приступе ревности ещё до нашего отъезда. Лучше спи с открытыми глазами.
— Ты не знаешь её так, как я, — игнорируя мои остроты, отвечает он. — Она больше не такая. Все мы уже не те, что были раньше, Одри. Всё изменилось.
— Что? — Я кривлю губы. — Ты начинаешь говорить как папа. Откуда вот ты знаешь, что она не просто…
Дэниел кладёт ладони на мои плечи и наклоняется, чтобы посмотреть мне в глаза.
— Хватит волноваться обо мне, — говорит брат. В его словах резкая боль… отрицание. Я не мама — вот что он хочет сказать, хоть и не произносит вслух. Должно быть, по выражению моего лица он замечает, как сильно задел меня, потому что выжимает из себя улыбку и прибавляет: — К тому же, если придётся, я смогу постоять за себя в женской перепалке.
Я издаю стон и сбрасываю с себя его руки. Он не собирается меня слушать, но, думаю, это уже не имеет значения. Завтра мы с Дэнелом отправимся к нашей бабушке. «Или обратно в Финикс», — с надеждой думаю я.