— Не ревнуй, Одри, — окликает меня Кэтрин, подтверждая лишний раз, насколько легко меня можно прочитать. — Элиас меня никогда не любил, я же была ветреной девушкой и устала от него. Я решила ускользнуть, чтобы выпить и отвлечься.
— Это буду я, — поясняет Джошуа, — тот, с кем она отвлекалась.
Кэтрин раздражённо стонет и резко замечает, что это произошло лишь один раз. Ко всему прочему, её мать не разрешила бы ей ехать с ним в одной машине, что уж говорить о том, чтобы выйти за него замуж. Джошуа говорит ей, что если бы она была помолвлена с ним, то их вообще бы не было на той убогой вечеринке. Пока они спорят, я украдкой бросаю взгляд на Элиаса. Его лицо не выражает никаких эмоций, словно он видит эту пьесу уже в миллионный раз. Затем его глаза поднимаются, чтобы встретиться с моими, в них извинение. Кэтрин и Джошуа продолжают ругаться, и на одно короткое мгновение существуем только я и Элиас.
— Довольно, — говорит Кэтрин Джошуа и поднимает руку. — Так… — она поворачивается ко мне, — на чём я остановилась?
— На нашем «одном разе», — сухо отвечает Джошуа.
— Неважно. — Она продолжает свой рассказ: — После этого опрометчивого поступка, я вернулась на вечеринку и нашла Элиаса. Если бы в ту секунду я узнала, каким тираном был Кеннет, на какие чудовищные, за гранью понимания поступки он способен, то тут же бы ушла. Но, ничего не ведая об этом, мы с Эли позировали для фотографа из местной газеты. Они должны были выпустить и статью о нашей свадьбе. А потом… — Её голос дрожит, и она умолкает, крепко сжав губы. Джошуа поворачивается к ней с выражением боли на лице. Совершенно ясно, что он не держит на неё зла за то, что она постоянно ведёт себя как стерва.
— Когда я вошёл в бальный зал, — подхватив нить рассказа, говорит Джошуа, — то закрыл за собой двери и пошёл за барную стойку помочь Лурдес. Она плакала, на её предплечье виднелись отпечатки руки в виде тёмно-фиолетовых синяков. Конечно же, я знал, кто это сделал. Но я был не в том положении, чтобы остановить Кеннета от насилия над ней. Нас обоих бы выгнали с работы. Мы бы умерли с голоду.
— Я помог Лурдес с напитками, чтобы она ничего не напутала — нужно было убедиться, что всё в порядке, особенно когда я заметил наблюдавшего за нами Кеннета, который только и ждал новой возможности. Видишь ли, Одри, это не «Руби» сделал Кеннета таким чудовищем — он уже был им. Мы боялись его тогда, и страшимся его теперь.
Кеннет изводил их годами, устанавливая свои правила и наказывая их по своему усмотрению. Как, должно быть, невыносимо, когда из всех ужасных людей, в смерти власть над вами имеет тот же человек, что мучил вас при жизни! Моё сочувствие к Лурдес разрастается до бесконечности — я раздавлена тем, что выпало на её судьбу. Она, словно вновь очутившись на месте трагедии, наблюдает за рассказчиками.
— Это была свеча, — говорит Кэтрин. — Раздался звук бьющегося стекла, и мы с Элиасом повернулись в сторону бара. Управляющая уронила скотч, — с горечью произносит она и переводит взгляд на обгоревшее тело Лурдес. Но тут выражение лица Кэтрин смягчается, как будто она осознаёт, что Лурдес и так достаточно настрадалась.
— Бутылка выскользнула из руки Лурдес и упала на кафельные плитки пола, — продолжает Джошуа, — этим испугав стоящих рядом гостей. Я даже не стал смотреть на Кеннета, зная, что он уже направился к нам. Лурдес упала на колени и принялась сметать осколки в кучу голыми руками, раня кожу о битые куски стекла. Пачкая всё кровью, она старалась убрать всё до того, как он подойдёт.
— В тот момент я увидел стоящих рядом Кэтрин и Эли. Только они уже не прижимались друг к другу. Эли хотел знать, где была Кэтрин, а она, защищаясь, подняла подбородок — одинаково прекрасная и отвратительная.
— Цвета в зале, — говорит Джошуа в каком-то извращённом приступе ностальгии, — были такими яркими, такими живыми! Я переводил взгляд с лица на лицо — люди разговаривали и смеялись, но потом мои глаза нашли Кеннета. Его лицо натянулось от сдерживаемой злости, а пальцы на руках сжались в кулаки, в то время как он сам шагал в сторону бара. В его широких шагах сквозило удовольствие — ему нравилось бить женщин, а особенно, Лурдес.
Джошуа поднимает голову.
— Бедная Лурдес же, — с грустью шепчет он, — неистово пыталась привести всё в порядок, думаю, что у неё ещё оставался шанс избежать побоев. Я схватил тряпку, чтобы помочь ей.
Он умолкает, двигая челюстями, словно больше не хочет продолжать. Лурдес поднимает руку, чтобы коснуться его, показать, что она его простила. Эмоции, царящие в комнате, можно ощутить кончиками пальцев, и когда я смотрю на Элиаса, оказывается, он наблюдает за мной, и в его глазах такая печаль, какой мне ещё не приходилось видеть. В ответ мои глаза наполняются слезами, и мне хочется, чтобы их история закончилась по-другому. Мне хочется, чтобы они остались живы.
— Никто из нас не хотел находиться здесь, Одри, — мрачно говорит Элиас. — Никто из нас не думал о возможностях. Когда Джошуа опрокинул свечу, не было никакого эффекта замедленного действия — всё было проще: вот пламени нет, а вот оно есть. Алкоголь вспыхнул в мгновенье ока. Ещё прежде чем мы услышали первые крики, гобелены вокруг дверей загорелись.
— Лурдес так и не успела подняться с пола, — продолжает Элиас. — Её мучения закончились почти так же быстро, как и начались. Джошуа пытался потушить себя, хлопая чернеющими руками по одежде. Но от этого огонь разгорелся лишь сильнее. Крича, с опалившимися волосами, он упал на ближайшего человека. Вскоре весь зал был объят ярко-оранжевым пламенем. Все гости, пронзительно визжа, бросились к двери, но в их одежде было не убежать. Первой упала пожилая женщина, и она вызвала цепную реакцию. Люди переползали друг через друга, но деревянные двери потерялись в пелене огня.
Я в шоке закрываю рот ладонью. Всё происходящее словно происходит на моих глазах — я ощущаю огонь, запах горящей плоти. Могу себе представить весь ужас той ночи.
— Схватив Кэтрин, я принялся искать другой выход, — возобновляет рассказ Элиас. — Я осмотрел весь огромный зал, но не увидел ни окон, ни других дверей. Кэтрин изо всех сил схватилась за мою руку, но не плакала. — Выражение лица Элиаса смягчается, а Кэтрин улыбается сквозь слёзы. — В ней было столько решимости выжить, как ни в одном другом человеке в той комнате. Даже во всём том хаосе в её глазах отражался огонь, но это был её собственный огонь.
— Стены вокруг нас были охвачены пламенем, — скорбно проговорила Кэтрин, — окружая нас в кольцо своих объятий. Я ещё крепче сжала руку Элиаса, когда до меня дошло — нас никто не спасёт. Никто.
Элиас подносит кулак к губам, некоторое время молчит, а потом продолжает свой рассказ:
— В зале стало невыносимо жарко. Я, кашляя, вдыхал последние остатки воздуха, зная, что скоро мы умрём. Вырвав свою руку из ладони Кэтрин, я бросился к ближайшему столу. Роняя на пол тарелки и столовое серебро, схватил белую льняную скатерть. Вновь схватив Кэтрин, я завернул нас в эту скатерть, надеясь, что она убережёт нашу кожу от огня. Конечно же, это не помогло. Почти тут же мы упали на колени, а когда я посмотрел на Кэтрин, её кожа была измазана пеплом. На одной из её идеальных щёчек появились водяные пузыри.
— Прошу тебя, Эли, — заплакав, просит его Кэтрин. — Не надо больше. Я не в силах слушать дальше.
Элиас отворачивается от неё и устремляет взгляд на меня.
— С начала пожара прошло не более пяти минут, — рассказывает он дальше, игнорируя мольбу Кэтрин. — Крики затихли. Повсюду раздавались потрескивание горящего дерева, свист от горения охваченной пламенем ткани, хлопки от взрывающихся бутылок. Стук — если он вообще был — прекратился. Тогда мы этого не знали, но двери закрыли, чтобы пожар не перекинулся на весь отель. Когда воздуха стало не хватать, я упал вперёд и тогда уже увидел Кэтрин. Она лежала на полу, щекой прижимаясь к плитке. Не двигаясь. Мёртвая.