Номер 1303 располагается в самом начале коридора, и я ещё раз оглядываюсь вокруг и только затем открываю дверь и захожу внутрь. Включив свет, я ахаю и прикрываю рукой рот. Кажется, я только что выиграла в лотерею, где разыгрывались гостиничные номера. Он роскошный. Вычурная зона отдыха (это что, старинная кушетка?), винтажная мебель с оригинальными узорами, лампы с абажурами из витражного стекла и деревянный стол с замысловатой резьбой. На кровати в углу лежат пушистый белый плед и большие взбитые подушки; столбики с четырёх сторон окружают матрас и загибаются сверху. Я хожу по комнате, вновь поражаясь тому, насколько потрясающим оказался весь отель. Когда мы путешествовали семьёй, до этого, то экономили. Единственный раз, когда мне довелось остановиться в хорошем отеле, был, когда Райан увёз меня на все выходные. Тогда я его ещё любила, думала, что мы поженимся — влюблённые друг в друга ещё со школьной скамьи, как мои родители. Я потеряла девственность на двадцатом этаже «Марриотта». Здесь же намного-намного лучше.
Я бросаю рюкзак рядом с кроватью, на которой нахожу лежащую поперёк подушки одинокую розу и плитку шоколада. Красный цветок ярким пятном выделяется на крахмально-белой ткани, я поднимаю цветок и вдыхаю его лепестки. У них приятный пудровый аромат. В какое-то мгновение меня одолевают сомнения — а не в машине ли я до сих пор и вижу сон? После обязательных попрыгушек на кровати и обследования ванной комнаты, я решаю, что, несмотря на поздний час, мне уже не уснуть. Ведь столько всего ещё нужно разведать! Поэтому я быстро чищу зубы, распускаю волосы и наношу дезодорант. Внизу была музыка — знакомая музыка. Там должны быть и люди. Я наношу на губы немного блеска, засовываю карту-ключ в задний карман джинсов и направляюсь в вестибюль.
Когда я прохожу через вестибюль, там пусто, однако скучающий служащий снова вернулся за свой компьютер. Интересно, сделали ли ему выговор, за то, что он проигнорировал нас ранее? Судя по тому, что он сейчас также не обращает на меня никакого внимания, полагаю, что нет. Музыка ведёт меня вперёд, пока я не оказываюсь у входа в большой банкетный зал. Кажется, по ту сторону дверей вечеринка по-прежнему продолжается. С бешено бьющимся сердцем я оглядываюсь по сторонам и толкаю дверь, входя внутрь.
А там и правда вечеринка. И не то чтобы это засиделись допоздна несколько пьяных отщепенцев. Я кружусь, пытаясь охватить всё глазами за раз. Комната высотой в три этажа, под потолком висят огромные люстры, всё пестрит от всплесков золотого и жёлтого, а дверной проём обрамляют тяжёлые тёмно-красные портьеры. Стены украшают замысловатые гобелены в золотых рамах. Есть здесь и уединённые альковы, со скамьями, врезанными в деревянные стены. Гости пьют из шикарных бокалов. Вокруг меня сплошь блёстки и галстуки-бабочки. На невысокой сцене за чёрным кабинетным роялем играет пожилой мужчина изысканной внешности, а рядом поёт женщина в золотистом платье. Слова песни кажутся вроде бы знакомыми, и в то же время их никак не вспомнить. Но голос у певицы потрясающий — яркий и бередящий душу. Мне хочется понаблюдать за людьми, я нахожу свободное местечко в одном из альковов и улыбаюсь миру, что завертелся вокруг меня.
Подходит официант в чёрном смокинге и предлагает мне напитки, наклоняясь, чтобы мне было удобно взять бокал с подноса. Он улыбается мне, почти как носильщик, и тут же растворяется в толпе. Наверное, вот так и живут знаменитости — вечеринки всю ночь, бесплатная выпивка. Я делаю глоток из бокала, и пузырьки шампанского щекочут нос. Папа бы убил меня.
Я останавливаюсь. Убил бы? Заботится ли он настолько сильно?
— Неужели уже наступила неформальная пятница? — раздаётся голос. Я поворачиваюсь как раз в тот момент, когда рядом усаживается парень. Он одет в шикарный серый костюм, а когда он кладёт ногу на ногу, то мне видны невероятно блестящие туфли. Он не улыбается, как остальные, но в его янтарных глазах определённо читается флирт.
— Теоретически нет, — отвечаю я, стараясь как можно естественнее сделать глоток шампанского. — Но, по правде говоря, наряжаться в торжественные наряды в четыре утра во вторник — это как-то совсем по-дурацки.