При всем своем здравомыслии или неприязни к предрассудкам Агнес была под сильным впечатлением от той серьезности, с которой это все было высказано. Она побледнела и взглянула на Генри.
– Ты понимаешь ее? – спросила она.
– Нет ничего легче, – пренебрежительно отозвался он. – Она знает, что стало с Феррари, но признаться не смеет и городит всякую чепуху. Вели ей уйти.
Даже окажись здесь и залай собака, леди Монтбарри и тогда бы договорила Агнес все, что намеревалась.
– Посоветуйте вашей забавной миссис Феррари еще немного подождать, – сказала она. – Что случилось с ее мужем, вы узнаете, а потом передадите ей. Беспокоиться вам не о чем. Какой-нибудь пустяковый случай сведет нас в следующий раз – такой же пустяковый, как появление в нашем доме Феррари. Чепуха, говорите вы, мистер Уэствик? Будьте снисходительны к женщинам. Мы все городим чепуху. До свидания, мисс Локвуд.
Она поспешно, словно боясь, что ее остановят во второй раз, открыла дверь и покинула их.
Глава XII
– Как ты думаешь, эта женщина сумасшедшая? – спросила Агнес после долгого молчания. – Она действительно напугала меня. Мне стыдно признаться, но это так, мне и впрямь не по себе.
Генри внимательно посмотрел на нее, помялся и опустился на кушетку рядом.
– Просто испорченный человек, на мой взгляд. Лживая, суеверная, неискоренимо жестокая, но не сумасшедшая. Главное, зачем она пришла сюда, – это получить удовольствие, напугав тебя. Я очень тревожусь за тебя, Агнес, – добавил он. – Если бы не счастливый случай, надоумивший меня зайти к тебе сегодня, кто знает, что могла наговорить и даже сделать без свидетелей эта негодная женщина. Дорогая, ты ведешь до крайности беззащитную, одинокую жизнь. И мне больно думать об этом. Нужно изменить свою жизнь – особенно после сегодняшнего случая. Нет-нет, не надо твердить мне, что у тебя есть старая нянюшка. Она слишком старая, и она не твоего разряда – ее общество не может быть достаточной защитой для дамы твоего положения. Не заблуждайся относительно меня, Агнес: я говорю только из самой искренней преданности тебе. – Он замолчал и взял ее за руку. Она сделала слабую попытку освободиться и смирилась. – Неужели никогда не придет такой день, когда мне будет дано право защищать тебя? Когда ты навсегда станешь украшением и радостью моей жизни? – Он мягко пожал ее руку. Она не отвечала. Ее лицо залил румянец. Глаза смотрели в сторону. – Неужели я имел несчастье обидеть тебя? – спросил он.
На этот вопрос она ответила чуть слышно:
– Нет.
– Тогда я тебя расстроил?
– Ты заставил меня вспомнить грустные времена.
Больше она ничего не сказала, только попыталась освободить руку. По-прежнему задерживая ее, он поднес ее к губам.
– А я не могу заставить тебя подумать о других временах – о тех, что настанут и будут счастливее? Если ты не в состоянии не думать о прошлом, почему бы не оглянуться на то время, когда я тебя полюбил?
Она только вздохнула в ответ на его вопрос.
– Пощади меня, Генри, – грустно попросила она. – Не говори больше ничего.
Снова румянец залил ее щеки. Ее рука подрагивала в его руке. Она была неотразима: глаза опущены, еле заметно дышит грудь. В ту минуту он отдал бы все на свете, лишь бы заключить ее в объятия и поцеловать. Таинственный ток, перелившийся из его руки в ее руку, вероятно, подсказал ей, что было у него в мыслях. Она освободила руку и прямо взглянула на него. В ее глазах стояли слезы. Она молчала – глаза говорили вместо нее. Без гнева, без раздражения они молили не мучить ее больше в этот день.
– Скажи только, что ты меня простила, – попросил он, поднимаясь с кушетки.
– Да, – ответила она, – простила.
– Я не утратил твоего уважения, Агнес?
– Что ты!
– Ты хочешь, чтобы я ушел сейчас?
Не отвечая, она поднялась и прошла к бюро. Письмо, что ей помешала дописать леди Монтбарри, так и лежало в бюваре. Она посмотрела на письмо, потом на Генри, и на ее лице зажглась улыбка, так восхищавшая всех.
– Пока не уходи, – произнесла она, – у меня есть кое-что сказать. Даже не знаю, какие подобрать выражения. Проще всего было бы, узнай ты это сам. Ты только что говорил о моей одинокой, незащищенной жизни. Да, признаться, это не очень счастливая жизнь, Генри. – Она замолчала, с озадачившим его удовлетворением видя тревогу на его лице. – Знаешь, я раньше тебя пришла к этой мысли, – продолжала она. – Я собираюсь произвести большие перемены в своей жизни, если только твой брат Стивен и его жена ответят согласием. – С этими словами она открыла ящичек стола, достала письмо и передала его Генри.