— Мне хочется лучше понять Аврору, — говорит мой сосед, вздыхая.
Сван держит собаку на поводке, и мы идем в сторону порта. Спокойная ночь без малейшего ветерка, и на улице никого, кроме молодого папаши с коляской. А гулял ли я по ночам с Гудрун Лотос в коляске, когда у той болел живот, чтобы дать ее маме поспать?
— При свете мне трудно, — доносится снизу голос Свана. Он наклонился, чтобы убрать за собакой. Встречаются такие типы, которые не носят с собой пакеты и считают, что у них есть на это полное право.
Мы стоим на причале, посередине между китобойными судами и катерами, которые возят смотреть на китов, над головой высокое небо.
— Разве это не красиво? — спрашивает Сван.
Я ничего не говорю. Прекрасное весеннее небо с тремя горизонтальными оранжевыми полосами не вызывает у меня сильных чувств, я видел такое же небо и в прошлом, и в позапрошлом году. Я могу продолжать жить, а могу положить конец жизни.
— Человек так мал, — говорит Сван и гладит собаку.
Мы идем к маяку, он рассказывает, что, когда шел здесь вчера, видел тюленя. И тюлень его видел. Они смотрели друг другу в глаза, человек и животное. Он было подумал сфотографировать тюленя на телефон, но не стал, сказал себе, что это всего лишь встреча человека и животного, ничего больше, никакого глубинного смысла. Вернувшись домой, он прочитал в Сети о тюлене, который научился пользоваться отверткой.
— Разве это случайность, что я наткнулся именно на эту новость? — спрашивает Сван, глядя мимо меня на зеленый простор моря.
Мы оба молчим.
Собака лает и хочет броситься в водоросли, но хозяин натянул поводок. Прямо над нашими головами пикирует крачка, и я отгоняю ее рукой. Начался период гнездования.
— Ты знал, что люди — это единственные животные, которые плачут, выражая слезами такие чувства, как радость и печаль? — задает он следующий вопрос, все еще не отрывая взгляд от моря.
— Да, — говорю я, — это ведь происходит из-за информации, которую передают нервные импульсы?
— В отличие от животных, мы знаем, что жизнь закончится, — продолжает мой сосед. — Мы прекратим свое существование.
Он осматривается в поисках урны, но ее нигде не видно, и он несет пакет в руках весь обратный путь.
Уже собравшись попрощаться, я замечаю, что Свана беспокоит что-то еще.
У трейлера он замялся.
— Тебе патроны тоже нужны? — спрашивает он.
— Да.
— Я так и подозревал.
Он явно пребывал в нерешительности.
— Вынужден тебя разочаровать, они закончились, когда я охотился на куропаток в прошлом году.
Сван смотрит мимо меня, а его собака на меня.
— По правде сказать, никогда не держал в руках стрелковое оружие, — говорю я соседу.
— Я так и думал. Что ты не сможешь выстрелить из ружья.
Он прав, я не смог бы выстрелить из ружья. Или попал бы в кого-нибудь другого.
Потом Сван спрашивает, может ли он заходить ко мне время от времени. Я говорю, что в ближайшие дни немного занят, и неожиданно добавляю:
— Я, собственно, уезжаю. В путешествие.
Меня молниеносно осенила мысль: я должен исчезнуть. Тогда мне не придется беспокоиться о том, что ко мне придет Лотос. Спикировать в воду, как птица, парить несколько метров, войти в штопор и погибнуть. Последний взмах крыльев, последней целью будет изрезанное ущелье, и в конце концов останутся только кости, добела отполированные временем.
После детального обдумывания я, однако, исключил вариант, чтобы меня не нашли. Ведь Лотос жизнь положит на поиски и будет страдать от нестерпимой боли. Так что я поеду куда-нибудь за границу, а потом мама с Лотос получат меня в ящике, красиво обряженного.
— Твой отец отправился в свое самое далекое путешествие, — сказала в тот день мама.
Я пришел домой с экзамена, а она стояла в дверях и ждала меня.
— Отправился куда? — переспросил я, заметив, что папин коричневый портфель лежит на клумбе с анютиными глазками.
Я забрал портфель к себе в комнату, открыл его и разложил счета на столе. На следующий день я объявил маме, что бросил университет и продолжу дело отца. Возглавлю «Стальные ноги».
Я сказал тогда маме:
— Не беспокойся.
— Лучшие часы моей жизни, — снова слышу я голос Свана, — это когда ранним утром я лежу один в спальнике где-нибудь на пустынном плоскогорье, положив рядом ружье, и жду, когда проснутся птицы. Молчишь и смотришь на смерзшийся снег. И чувствуешь себя словно в утробе матери. В безопасности. И тебе не нужно рождаться. Не нужно никуда выходить.