Я все-таки осмеливаюсь сообщить Май насчет краски, хотя и подозреваю, что ее, скорее всего, достать будет трудно.
— Нужно бы покрасить номера.
Она отложила пылесос.
— Только не в красный.
Там, где нет обоев, стены бледно-голубые, и решение приходит само собой.
Я предлагаю сохранить цвет.
— А ты не хочешь оставить тот же цвет?
— Всю страну залили кровью. Повсюду оставались кровавые следы, на дорогах были лужи крови. Кровь текла по улицам, шли кровавые дожди, и в конце концов все реки стали красными от крови, — говорит она безучастным голосом, словно читает лекцию. И не отрываясь смотрит на бледно-голубую стену. — Мы наливали красную краску в воронки, выдолбленные в асфальте разрывами мин, и получались кровавые розы. Так что всю красную краску в стране израсходовали.
Я молчу.
— Этот, наверное, все-таки для грунтовки. — Она снова поворачивается ко мне. — Но чтобы достать краску, нужны связи.
Май неподвижно стоит посреди комнаты и, глубоко вздохнув, продолжает:
— Тело человека такое чувствительное, кожа так быстро рвется, пули разрывают органы, куски бетона ломают кости, стекло отрезает части тела, — перечисляет она с каменным лицом.
— Ну, не надо, — успокаиваю я ее, как ребенка, который боится темноты.
— Сердце так близко.
— Ну, не надо, — повторяю я, обнимая ее.
Дверь в коридор открыта. Я замечаю, что в проеме стоит мальчик и поочередно смотрит на каждого из нас. Он бегал к дяде, чтобы подавать ему плитку и перемешивать раствор, а теперь вернулся. Я выпускаю ее и отворачиваюсь. Несмотря на то, что я никак не могу разобраться в самом себе, я неплохо чувствую другого человека.
Мальчик спешит к маме.
Я собирался сказать совсем другое, но вместо этого спрашиваю:
— А где этот дом, в который вы собираетесь переезжать?
Она несколько раз упоминала дом, где намеревалась жить вместе с другими женщинами. Семь женщин, если я правильно помню, с тремя детьми. И Фифи.
Май рассматривает меня. Как будто перед ней незнакомый человек. Я и в то же время кто-то другой.
— Если хочешь, я посмотрю, что там можно сделать.
Она долго молчит, затем произносит:
— Тебе повезло никого не убить.
Дом находится недалеко от центра, и по дороге Май объясняет мне, что женщины, которые собираются там поселиться, долго скитались и сейчас нашли себе временное жилье. И у них почти не осталось вещей.
— У одной из них есть бумаги, подтверждающие ее право собственности на этот дом, и она пригласила других к себе жить. Будет семь женщин и три ребенка. И еще Фифи. Двое мужчин, двадцати и пяти лет, дядя и племянник, пережившие войну.
Она также сообщает, что некоторые из женщин будут помогать заниматься отелем, когда снова приедут туристы.
Дом кирпичный, трехэтажный, на улице уцелел только он, все другие взорваны. Большой запущенный участок, вьющиеся, до верхнего этажа растения. Май говорит, что родственник одной из женщин помогал им с ремонтом, но о нем уже давно ничего не слышно.
— Видимо, уехал из страны, — заключает она.
Во дворе можно сделать детскую площадку. Хотя в доме много разбитых стекол, на первый взгляд он относительно целый, и фундамент, похоже, в порядке. Стены не повреждены, и полам требуется лишь небольшой ремонт, однако в доме нет ни воды, ни электричества, ни отопления. Водопровод и канализация отключены, но самая большая проблема в том, что дом не значится в новом плане развития города.
— Мы сейчас боремся за то, чтобы его включили, — произносит Май.
В доме совсем нет мебели, только матрас на полу в одной комнате, там явно кто-то живет. Дом можно отремонтировать, но мне потребуются инструменты и материалы. Кроме того, нужно наладить водопровод, канализацию и электричество. При помощи немного незаконных приспособлений можно подключить временное электричество и приступить к неотложным работам. Для начала следует закрыть дом от дождя и животных, заменив разбитые стекла. Я осматриваюсь и вижу, что оконные переплеты целы.
— Я с удовольствием тебе помогу, вам, женщинам. Всё не смогу, но кое-что сделаю.
Мы с Май на втором этаже, я заканчиваю замерять окна. Чувствую, что ее что-то беспокоит.
— Я хочу тебя предупредить, прежде чем ты встретишься с другими женщинами. — Май прислоняется к стене. — Дело в том, — продолжает она, — что совершенно точно так же, как мы не обсуждаем, кто что делал, не спрашивают и о том, в какую передрягу кто угодил.
— Понимаю.
Она вся как на иголках.
— Не спрашивают мужчину, убивал ли он, или женщину, сколько раз над ней надругались.