- И вы правы,- произнес Сен-Жермен, кладя телескоп на стол.- Я привел вас сюда не затем, чтобы на вас посягать. Речь пойдет о том, как оберечь вас от посягательств.
Малден чуть подалась вперед.
- Я вас слушаю, граф.
Она мысленно улыбнулась, заметив выражение одобрения, промелькнувшее на лице Сен-Жермена,
Несколько мгновений длилось молчание. Затем граф наклонился над столом, глубоко засунул руки в карманы и негромко спросил:
- Что вы знаете о сатанинской силе?
- Сатана - враг Божий и человеческий, падший ангел, посягнувший на небесный престол,- ответила, не задумываясь, Мадлен. Потом добавила, помолчав: - Ему позволено творить зло, искушать людей и вовлекать их во грех...
Сен-Жермен устало покачал головой.
- Так вас учили монахи. Но что вы знаете о силе, питающей зло?
- Я же сказала...- смешалась Мадлен.
- Тогда вам надо учиться заново,- вздохнув, проговорил граф. Он откинул голову, потом снова наклонил ее - как человек, не знающий, с чего начать.
- Есть единая сила, в которой и зло, и добро. Она подобна рекам, которые поят нас, но могут и уничтожить. Радуемся мы орошающим нивы дождям или гибнем в бурных волнах, вода не меняется, она одинакова в своей сути. То же можно сказать и о силе. Когда она нас возносит, открывает глаза, облагораживает и вдохновляет на стремление к совершенству, мы называем ее божественной. Но если силу используют, чтобы сеять боль, умножать страдания и разрушать, она становится сатанинской. Все это одна сила. Мы сами творим и Бога, и сатану.
- Но это же ересь,- спокойно, без осуждения произнесла Мадлен.
- Это истина.
Сен-Жермен смотрел в глаза девушки и видел, как здравый смысл борется в ней с затверженными постулатами. В одном он был совершенно уверен: она выслушает его.
- Поверьте мне хотя бы ради себя самой. Есть люди, взывающие к темной стороне силы, и они приносят в мир много горя.
- Что ж, им суждено провести вечность в аду,- быстро произнесла Мадлен и с довольным видом переменила позу.
- Что вы можете знать о вечности? - вскинулся вдруг граф, но глаза его были печальны и резкость не оскорбила.
- В Париже есть люди,- продолжил он другим тоном,- которые собираются пробудить темную сторону силы. Они готовятся провести два действа - одно в канун Дня всех святых, другое - в день зимнего солнцестояния. И в том и в другом случае они намерены пролить кровь и уже наметили первую жертву. Но со второй жертвой у них еще не все решено. Закон, которому они подчиняются, требует, чтобы это была невинная девушка. Им нужна девственница, Мадлен,ее плоть, ее кровь,- и теперь они ее ищут.
"Вот ведь глупости",- подумалось вдруг Мадлен, хотя сердце ее стукнуло с перебоем.
- Ваша тетушка говорила мне, что в чем-то подобном был замешан когда-то и ваш отец. Он входил в окружение некоего Сен-Себастьяна Сен-Себастьян вернулся, он здесь. Он опять собирает свой тайный кружок. Ему помогают Боврэ и другие. Одно жертвоприношение, жуткое, но без большого пролития крови - менее, по их меркам, значительное, они уже совершили и стали сильнее. Мне бы не хотелось пугать вас, Мадлен, но вы ни в коем случае не должны приближаться к приспешникам Сен-Себастьяна. Между прочим, в число их входит и Шатороз.
- Шатороз? - вздернула подбородок Мадлен.- Он всего лишь глуповатый напыщенный щеголь.
- В вас говорит голос вашего разума, но не души. Слушайте голос души он важнее.
Мадлен смущенно и вопросительно взглянула на графа.
- Ваша душа подобна клинку - отточенному, сияющему, рассекающему покровы лжи и отверзающему дорогу к правде. Никогда не поддавайтесь сомнению, когда слышите этот голос, Мадлен!
- Я слышу его и сейчас,- прошептала Мадлен, но граф лишь пожал плечами.
- Скажите,- произнес он, отвернувшись к камину,- что вы чувствовали, когда говорили с этим хлыщом?
Мадлен вспомнила ужимки маркиза и содрогнулась, удивляясь силе охватившего ее отвращения.
- Я ощущала себя цветком, к которому подползает огромный червяк.
- Вот истина,- выдохнул Сен-Жермен.
- Но он же ничтожество,- возразила она не столько графу, сколько себе.- Он же ни на что не способен...
- Не надо недооценивать их, дитя. Общение с ними - путь к падению, к гибели.
- Но... вы? - спросила Мадлен, опустив голову и средоточенно изучая свои ладони.- Какое вам дело до того, что может со мной случиться?
Сен-Жермен отвернулся, не смея взглянуть в ее лицо, где начинало светиться понимание.
- Это не важно.
- Если вы не скажете, я попробую догадаться сама.
Взгляды встретились, граф сделал шаг.
- Ваша жизнь так ужасающе коротка, что мне не вынести, если хотя бы один ее миг будет потерян. Мадлен встала, от ее щек отхлынула кровь.
- Сен-Жермен! С тихим смешком граф отступил. Глаза его помрачнели.
- О, не пугайтесь. Я мог бы сломить ваше сопротивление, но подобные методы добиваться желаемого давно мне претят. Больше тысячи лет мне не приходилось принуждать женщину... и уж во всяком случае, не в общепринятом смысле.
В маленькой комнате стало вдруг очень тихо. Свечи в семи канделябрах покойно мерцали.
- Больше тысячи лет? - Мадлен хотелось недоверчиво хмыкнуть, но звук застрял в горле.- А сколько же вам на деле?
- Я не помню,- ответил Сен-Жермен, опять отворачиваясь.- Когда в Риме правил Цезарь, я был уже стар. Я беседовал с Аристотелем. Эхнатон восхищался статуей Нефертити, которую я изваял. Ныне столица его в руинах, но я бродил по ее улицам, когда она была еще молода.
- Как же случилось, что вы не умерли? - спросила Мадлен, чувствуя, что ладони ее холодеют.
- Я умер однажды... очень давно. Смерть необъятней, чем жизнь. И потому жизнь ценней, ибо она мимолетна.
Глаза Мадлен налились слезами. В голосе Сен-Жермена слышалась такая пронзительная тоска, что сердце ее разрывалось от жалости.
- О, только не надо меня жалеть! Я шел к осознанию истинных ценностей очень непросто. Временами мой разум погружался во тьму, и я купался в крови. Я искал жестокости, войн. Я с омерзением вспоминаю римские игрища, А позднее, вернувшись на родину, я отнимал у людей жизнь из, как это принято говорить, патриотических побуждений.