Когда она закончила бинтовать англичанина, в лесу стало много темнее и холодней. Ночь предстояла тяжелая, и надо было как-то ее пережить.
Мадлен уже собиралась отправиться в путь, как в голову ей пришла новая мысль. Охотящиеся за ней люди ищут всадницу, а не всадника. Одобрительным кивком похвалив себя за сообразительность, она отстегнула подпругу и стащила седло со спины жеребца. Прекрасное дамское седло, изготовленное для нее по заказу. Если ночью пойдет дождь – а скорее всего, он пойдет, – то оно будет безнадежно испорчено. Мадлен со вздохами сожаления затолкала седло поглубже под ветви низкорослой сосны, надеясь, что те защитят его от непогоды.
Потом, вздохнув еще тяжелее, она разрезала сверху донизу остававшуюся на ней юбку – как спереди, так и сзади, подоткнула ее где нужно и обмотала полотнища вокруг ног, закрепив их полосками ткани. Получились на удивление удобные бриджи.
И замечательно. Мадлен взяла в руку поводья, ухватилась за гриву успевшего отдохнуть жеребца и неуклюже вскарабкалась ему на спину. Ей не понадобилось и минуты, чтобы освоиться в новой позе. Помогли навыки детства, и она, изредка поерзывая, чтобы получше устроиться, пустила англичанина шагом.
Тот, не возражая, двинулся в кромешную тьму, но по тропе или нет, выяснить было нельзя.
Прошло около двадцати минут, и до Мадлен донеслись звуки облавы. Она натянула поводья и прислушалась, пытаясь понять, откуда они идут. На мгновение ей показалось, будто слух ее обманулся и принял за лошадиный топот скрежет ветвей. Налетел новый порыв ветра, наполненный тихими звуками, и более-менее прояснил ситуацию. Мадлен поняла, что ее преследователи рассыпались по лесу цепью. Она вздернула подбородок, чтобы подавить глухое рыдание; отчаяние разрасталось в ней, словно медленный взрыв. Бегство казалось бесполезным, бессмысленным. Но перед внутренним взором беглянки вдруг появилась жестокая усмешка Сен-Себастьяна, и страх вдохнул в нее новые силы. Конь продолжал двигаться шагом, хозяйка не позволяла ему перейти на трусцу.
Ночь вступила в свои права и добавила слез. Трижды незримые ветки чуть не сбивали Мадлен на землю, она готова была завыть от досады – ее удерживал только немолчный стук тайных копыт.
Лицо и руки девушки были исцарапаны в кровь, шляпка давно потерялась, волосы спутались в какой-то бесформенный ком. Даже свиную кожу одной из перчаток разорвало сучком, и левая рука ее онемела по локоть. Ветер утратил порывистость и дул все сильнее, сгибая деревья в дугу.
Внезапно в кустах что-то двинулось, и жеребец всхрапнул. Ветер нажал, дерева застонали.
Мадлен потянулась к охотничьему ножу. Если это Сен-Себастьян, сюрприз ему обеспечен. Возможно, она убьет и кого-то еще, прежде чем ее схватят.
Тень в кустах подобралась ближе, и жеребец чуть было не понес.
Мадлен неимоверным усилием сдержала его, выпрямилась и натянула поводья. Оглянувшись, она различила во тьме что-то белесое, крадущееся за ней, но не нападающее, а словно бы жмущееся к земле.
Прищурившись, девушка всмотрелась во мрак и обмерла от страха. Теперь она видела четко: это был волк.
Глаза ее тут же обшарили каждый окрестный куст. Мадлен хотела понять, велика ли вся стая. Странно, но этот волк был один, теперь он стоял совершенно недвижно. Сердце беглянки бешено колотилось, пульс отдавался громом в ушах, но страх откатился. Мадлен усмехнулась: она с ним справилась. Это, оказывается, вовсе не сложно. Не труднее, чем управляться с конем.
Топот копыт придвигался, становился отчетливым Изредка темноту разрывали возгласы – сообщники перекликались, ободряя друг друга. Ночь впитывала в себя угрюмые звуки и словно бы заражалась алчностью и нетерпением рыщущих в ее мраке людей.
Волге принялся ходить большими кругами, не приближаясь к испуганному коню. Он коротко взвыл, потом тихо взвизгнул, исчез в темноте, но тут же вернулся и опять забегал по кругу, по-прежнему огибая готового понести скакуна.
Мадлен колебалась, наблюдая за странным поведением хищника. Она почти успокоилась, сообразив, что стаи поблизости нет. Вдруг волк завыл. Это был странный вой, совсем не похожий на голодную жалобу. Казалось, само одиночество вселилось в волчью гортань. В ответ на этот щемящий призыв в сердце Мадлен что-то сжалось, ее охватила безумная жажда пасть с коня, удариться оземь и на четырех пружинящих лапах унестись далеко-далеко.
Волк смолк, преследователи приближались. Мадлен, справившись с новым приступом паники, заметила, что хищник отпрянул в сторону. У нее появилась возможность уйти от облавы, проскакав мимо него. Или угодить в его зубы, если он решится напасть. Что лучше – попасть в руки двуногих зверей или быть растерзанной четвероногим убийцей? Мадлен склонялась к последнему. По крайней мере, это будет достойная смерть. А может быть, и не смерть. Возможно, ей удастся что-то придумать. Только бы жеребец успокоился. Тогда можно будет попробовать подпустить зверя поближе и втоптать его в землю копытами английского скакуна.
С бравадой отчаяния Мадлен вскинула руку и вытащила из волос удерживающий их гребешок. Плечи ее словно накрыло тяжелой волной, волосы амазонки вырвались на свободу. Движениями коленей она успокаивала пляшущего под ней жеребца и выжидала.
Волк выскочил на тропу и вновь коротко взвыл, потом убежал вперед и снова вернулся. Мадлен зачарованно следила за ним. На память ей вдруг пришли слова Сен-Жермена:
«Ваша душа подобна клинку – отточенному, сияющему, рассекающему покровы лжи и отверзающему дорогу к правде. Никогда не поддавайтесь сомнению, когда слышите этот голос, Мадлен!»
Она бросила взгляд через плечо, пришпорила коня и поскакала во тьму – вслед за быстрой белесой тенью.
Сколько времени длилась эта странная скачка, Мадлен не могла бы сказать, и, когда впереди замаячил смутный силуэт какого-то обособленного строения, девушка облегченно вздохнула Она натянула поводья и осторожно подъехала к темному зданию, стараясь не поднимать шума, могущего растревожить его обитателей.
С неба упали первые капли дождя. Мадлен чувствовала себя смертельно уставшей. Она с удивлением поняла, что видит старинную церковь – заброшенную, но еще достаточно крепкую. Тяжелые арки и приземистые колонны указывали, что ее строили много веков назад.
Беглянка соскользнула с коня, нервно оглянулась через плечо и толкнула тяжелую дубовую дверь.
Мрак придела был непрогляднее окружавшей ее темноты. Повинуясь внезапному импульсу, она потянула повод. Обмотанные копыта коня не нарушали царившую вокруг тишину; англичанин фыркнул, переступая порог.
Мадлен прикрыла входную дверь, привязала поводья к засову и двинулась дальше. В основном помещении храма было чуть посветлее, и она могла там кое-что разобрать.
Несмотря на запустение, алтарь оставался на месте, а в затхлом воздухе витал слабый аромат ладана. Она поднялась на клирос и механически склонилась перед распятием, бормоча несвязную благодарственную молитву.
Выпрямившись, она увидела его.
– Мадлен, – выдохнул он с тревогой, но улыбка, затаившаяся в темных глазах, наполнила ее сердце радостью.
– Сен-Жермен! – воскликнула она и упала ему на руки, готовая разрыдаться.
– Тише, милая, тише, – прошептал взволнованно граф.– Мадлен, дорогая, вам нечего больше бояться. Здесь вы в безопасности. Сен-Себастьян не ступит на освященную землю.
Эти слова смутили ее, и она встрепенулась.
– Если вы здесь, значит, это место не освящено. Добрые сестры мне говорили…
Сен-Жермен с горечью усмехнулся.
– Они не всеведущи. Освященная земля нас приемлет. Многие мне подобные в ней и погребены. Он почувствовал, что Мадлен напряглась.
– Ну вот, я вас напугал.
Граф высвободился из объятий беглянки и подошел к алтарю.
– Зажигать здесь огонь небезопасно. Хотя окна довольно узкие и находятся высоко, нас могут заметить снаружи.– Он достал из-за обшлага дорожной тужурки кремень и огниво.– Впрочем, я полагаю, мы можем затеплить лампадки на хорах.