Я ревностно молюсь о том, чтобы вы поскорее облегчили свои душевные муки исповедью и покаянием, мой дорогой кузен. Это важно не только для меня и вашей возлюбленной дочери, но это жизненно важно для вас. Ваша душа стоит пред угрозой проклятия. Наше время с годами становится все более драгоценным нашим имуществом, ибо мы старимся и не знаем момента, когда ангел смерти нас посетит.
Поверьте, я ежедневно прошу Господа нашего и пречистую Деву коснуться вашего сердца и подвигнуть к насущно необходимым шагам. Срок, великодушно на то вам отпущенный, уже истекает. Во времена менее просвещенные с вами за подобную проволочку обошлись бы очень сурово, и даже ныне в Испании вы были бы поставлены в весьма неприятное положение. Разумеется, темные дни Торквемады[16] минули, но инквизиция там все еще не опустила своей карающей длани. Мы – существа слабые, нам мучительны даже страдания телесные, однако они ничто по сравнению с тем, что ждет наши души в аду. Не думайте, что вас обойдет эта чаша. Покайтесь сегодня, и вы избавитесь от будущих мук.
Но… довольно о том. В конце моего послания позвольте заверить вас, что я с нетерпением жду случая поговорить с вашей дочерью, дабы убедить ее сделать желания ниспосланного ей небесами супруга своими собственными и возлюбить закон его и кары его с тем же благоговейным трепетом, с каким мы трепещем перед бичом, очищающим нас от грехов.
С верою и молитвою остаюсь в мире сем вашим кузеном по крови и братом во Христе,
аббат Понтнеф, С. Дж».
ГЛАВА 7
В уютной столовой особняка д'Аржаньяков всяческие предлоги для поддержания беседы были давно исчерпаны. На своем конце стола Жервез открывал вторую бутылку бордо, не обращая никакого внимания на рыбное филе с грибами и свежим омаром, проваренным в масле. Ни это изысканное блюдо, ни два овощных салата, один из которых был приготовлен по-генуэзски, не могли отвлечь его от соблазнительного напитка. Он покосился на буфет, заставленный ожидавшими своей очереди закусками, и шумно вздохнул.
– В чем дело, Жервез? – спросила Клодия, бросив короткий взгляд на брата, сидевшего возле нее.
– Ничего, ничего…
Он поднял свой бокал и повертел его в пальцах, любуясь цветом вина.
– Просто время в хорошей компании идет чересчур быстро. Пробило девять, а я договорился с Ламбогаренном на десять. Пожалуй, покончить с ужином вам придется уже без меня. Уверен, брату с сестрой есть о чем поболтать с глазу на глаз. А если все уже пересказано, Клодия, что ж… вы можете перемыть мне косточки сызнова. Жалуйтесь на меня, если хотите, говорите, какой я черствый и вздорный… короче, делайте что угодно – мне все равно.
Покачиваясь, он стал было подниматься из-за стола, но непослушные ноги плохо его держали. Ему пришлось сесть, когда в помещение быстрым шагом вошел лакей и направился прямо к столу.
– В чем дело? – грозно потребовал объяснений Жервез.
Лакей, запинаясь, промямлил:
– Тут… принесли письмо, господин. Его… ведено передать лично в руки.
– Я прочту его в желтом салоне, – недовольным тоном сказал Жервез, припоминая проигранное пари. Шесть тысяч луи – высокая ставка. Лицо его стало мучительно багроветь. Откровенно говоря, спор вышел дурацкий.– Гусь должен был победить, – пробормотал он, восстанавливая в памяти гонку зайца с гусем.– У гуся ведь есть крылья.
– Дорогой? – произнесла Клодия с беспокойством.
– Прошу меня извинить, – осмелился прервать хозяев лакей, – но письмо не для графа. Его велено вручить маркизу де Монталье.
Робер с удивлением обернулся.
– Мне?
Сердце его испуганно екнуло. Не случилось ли чего плохого с Мадлен? Но что с ней может случиться в гостях у Шеню-Туреев?
– Спасибо, любезный.
Он протянул за письмом руку и взял плотный конверт, раздумывая, куда бы его положить. Верх неприличия – заниматься почтой во время трапезы.
– Нет-нет, Робер, прошу вас, прочтите его, – Клодия повернулась к лакею.– Кто принес письмо?
– Слуга в темно-синем и красном, – ответил лакей.– Я не разбираюсь в ливреях.
Но Робер де Монталье разбирался. Его лицо стало мертвенно-белым, а руки вдруг задрожали. Разбирался, видимо, в них и Жервез, ибо резко качнул головой. И дернуло же его пригласить на именины девчонки барона! Неприятностям теперь не будет конца.
– Похоже, это от Сен-Себастьяна, – заявил он с независимым видом, показывая тем самым, что с него взятки гладки.
– От него, – тихо ответил Робер. Пятилистник, оттиснутый на воске, запечатывавшем конверт, подтверждал его худшие опасения.– Вы не против? – спросил он сестру, затем сломал печать, развернул вложенные друг в друга листки и углубился в чтение, водя по строчкам глазами так медленно, словно ему приходилось переводить содержание загадочного послания с трудного иностранного языка.
– Ах, Матерь Божия! – вскрикнула Клодия, увидев, как исказилось вдруг лицо брата и каким яростным сделался его обычно спокойный и чуть опечаленный взгляд.– Неужто что-то стряслось с Мадлен?
– Стряслось, дорогая. Вы правы.
Робер медленно скомкал оба листка и внезапно с проклятием отшвырнул их от себя. Он вскочил со стула так резко, что опрокинул бокал, и огромная лужа бургундского залила белоснежную дамасскую скатерть.
– Но при чем же тут Сен-Себастьян? – озадаченно спросил Жервез.– Она ведь уехала к Шеню-Туреям. Что в ней Сен-Себастьяну?
Робер стиснул зубы.
– Барон – мой заклятый враг. Он похитил Мадлен. Он пишет… нет, я не смею вам повторить, что он тут пишет…
– Здесь какая-то ошибка, – сказал Жервез, но без особой, впрочем, уверенности. Он приосанился, отхлебнул вина из бокала и вытер губы рукой.– Слушайте, де Монталье, я знаю Сен-Себастьяна Он как-то мне говорил, что хочет возобновить вашу дружбу, и потому, наверное, уломал Шеню-Турея завезти к нему вашу дочь. Он любит пошутить, наш барон, но пусть это с толку вас не сбивает…
– Любит пошутить?! – воскликнул Робер, сжав кулаки.– Хороши ж его шутки! В этом… в этом проклятом письме он сообщает, что вознамерился принести мою девочку в жертву!
Он вдруг умолк, увидев глаза графини.
– В жертву? Робер, что за бред?
– Это не бред, – глухо отозвался маркиз.– Сен-Себастьян намеревается возложить плоть и кровь Медлен на алтарь сатаны.– Он прижал ладони к лицу.– Его надо остановить!
Жервез, вновь приложившись к бокалу, попытался всех успокоить.
– Жертвоприношение сатане? Ха! Когда это было? Последний случай был зафиксирован во времена мадам Монтеспан. Полиция навсегда покончила с этим.
– Помолчите, Жервез! – взмолилась Клодия.
– Нет, не покончила, – сказал Робер, цедя слова так, будто их из него вытягивали клещами.– Это стало невидимым, тайным, схоронилось в провинции, но не ушло. И сейчас Сен-Себастьян опять возглавляет парижский круг. Я это знаю, знаю! – Он заговорил торопливее, ибо Жервез вновь попытался что-то сказать.– Я знаю это, потому что и сам когда-то был членом подобного круга. И знаю, почему он выбрал Мадлен. Я отдал ему все права на нее еще до ее рождения.
Его голос пресекся, по щекам побежали слезы.
– Да простит меня Бог, я был молод тогда! Я не думал, что все так обернется!
Клодия встала и обняла брата за плечи. Она с неудовольствием посмотрела на смущенно молчащих слуг, но в достаточной мере овладела собой, чтобы отдать им несколько кратких приказов.
– Полэн, мне нужно немного бренди. Не стой как чурбан. Суссэ, ступай на конюшню, вели запрягать дрожки. Эгиль, убери со стола и унеси закуски на кухню. Скажи повару, что его искусство выше всяких похвал, но мы получили печальные известия и потому прерываем ужин.
16
Томас Торквемада – глава испанской инквизиции конца XV столетия. Осудил на сожжение более 10 тысяч еретиков.