- Это Кайса, - сообщил мне хозяин. - Кайса! Этот господин привез нам привет от господина Згута. Ты помнишь господина Згута, Кайса? Ты должна его помнить.
Кайса немедленно залилась краской и, поведя плечами, закрылась ладонью.
- Помнит, - объяснил мне хозяин. - Запомнила… Н-ну-с… Так я помещу вас в номер четыре. Это лучший номер в отеле. Кайса, отнеси чемодан господина… м-м…
- Глебски, - сказал я.
- Отнеси чемодан господина Глебски в четвертый номер… Поразительная дура, - сообщил он с какой-то даже гордостью, когда кубышечка скрылась. - В своем роде феномен… Итак, господин Глебски? - Он выжидательно взглянул на меня.
- Петер Глебски, - продиктовал я. - Инспектор полиции. В отпуске. На две недели. Один.
Хозяин прилежно записывал все эти сведения огромными корявыми буквами, а пока он писал, в контору, цокая когтями по линолеуму, вошел сенбернар. Он поглядел на меня, подмигнул и вдруг с грохотом, словно обрушилась вязанка дров, пал около сейфа, уронив морду на лапу.
- Это Лель, - сказал хозяин, завинчивая колпачок авторучки. - Сапиенс. Все понимает на трех европейских языках. Блох нет, но линяет.
Лель вздохнул и переложил морду на другую лапу.
- Пойдемте, - сказал хозяин, вставая. - Я провожу вас в номер.
Мы снова пересекли холл и стали подниматься по лестнице.
- Обедаем мы в шесть, - рассказывал хозяин. - Но перекусить можно в любое время, а равно и выпить чего-нибудь освежающего. В десять вечера - легкий ужин. Танцы, бильярд, картишки, собеседования у камина.
Мы вышли в коридор второго этажа и повернули налево. У первой же двери хозяин остановился.
- Здесь, - произнес он прежним глухим голосом. - Прошу.
Он распахнул передо мною дверь, и я вошел.
- С того самого незабываемого страшного дня… - начал он и вдруг замолчал.
Номер был неплохой, хотя и несколько мрачноватый. Шторы были приспущены, на кровати почему-то лежал альпеншток. Пахло свежим табачным дымом. На спинке кресла висела чья-то брезентовая куртка, на полу рядом с креслом валялась газета.
- Гм… - сказал я озадаченно. - По-моему, здесь уже кто-то живет.
Хозяин безмолвствовал. Взгляд его был устремлен на стол. На столе ничего особенного не было, только большая бронзовая пепельница, в которой лежала трубка с прямым мундштуком. Кажется «данхилл». Из трубки поднимался дымок.
- Живет… - произнес, наконец, хозяин. - Живет ли?.. Впрочем, почему бы и нет?
Я не нашелся, что ответить ему, и ждал продолжения. Чемодана моего нигде не было видно, но зато в углу стоял клетчатый саквояж с многочисленными гостиничными ярлыками. Не мой саквояж.
- Здесь, - окрепшим голосом продолжал хозяин, - вот уже шесть лет, с того самого незабываемого страшного дня, все пребывает так, как он оставил перед своим последним восхождением…
Я с сомнением посмотрел на курящуюся трубку.
- Да! - сказал хозяин с вызовом. - Это ЕГО трубка. Это вот - ЕГО куртка. А вот это - ЕГО альпеншток. «Возьмите с собой альпеншток», - сказал я ему в то утро. Он только улыбнулся и покачал головой. «Но не хотите же вы остаться там навсегда!» - воскликнул я, холодея от страшного предчувствия. «Пуркуа па?» - ответствовал он мне по-французски. Мне до сих пор так и не удалось выяснить, что это означало…
- Это означало «почему бы и нет?», - заметил я.
Хозяин горестно покивал.
- Я так и думал… А вот это - ЕГО саквояж. Я не разрешил полиции копаться в его вещах…
- А вот это - ЕГО газета, - сказал я. Я отчетливо видел, что это позавчерашний «Мюрский Вестник».
- Нет, - сказал хозяин. - Газета, конечно, не его.
- У меня тоже такое впечатление, - согласился я.
- Газета, конечно, не его, - повторил хозяин. - И трубку, естественно, раскурил здесь не он, а кто-то другой.
Я пробормотал что-то о недостатке уважения к памяти усопших.
- Нет, - задумчиво возразил хозяин, - здесь все сложнее. Здесь все гораздо сложнее, господин Глебски. Но мы поговорим об этом позже. Пойдемте в ваш номер.
Однако, прежде чем мы вышли, он заглянул в туалетную комнату, открыл и снова закрыл дверцы стенного шкафа и, подойдя к окну, похлопал ладонями по портьерам. По-моему, ему очень хотелось заглянуть также и под кровать, но он сдержался. Мы вышли в коридор.
- Инспектор Згут как-то рассказывал мне, - произнес хозяин после короткого молчания, - что его специальность - так называемые медвежатники. А у вас какая специальность, если это, конечно, не секрет?
Он распахнул передо мною дверь четвертого номера.
- У меня скучная специальность, - ответил я. - Должностные преступления, растраты, подлоги, подделка государственных бумаг…