Полиция сдерживает слово: копы приезжают буквально несколько минут спустя. Осторожно приближаются к обнаженной женщине, шаг за шагом, но она ничегошеньки не замечает. Продолжает пялиться на потолок и извиваться в танце царицы Савской.
— Прошу прощения. Эй, прошу прощения, — говорит одна из полицейских. Потом поворачивает голову ко мне. — Как долго она здесь?
— Минут десять, — отвечаю я. — А до этого трое суток просидела, не выходя, в номере.
— Трое суток? — переспрашивает женщина-полицейский.
— Да.
Она поднимает халат и собирается надеть его на чокнутую.
— Я на вашем месте не делал бы этого, — предупреждаю я.
Слишком поздно. Женщина-коп накидывает халат на плечи ненормальной, и начинается сущий ад. Та разражается криками. Держать ее здесь нельзя — скоро от воплей проснутся остальные постояльцы. Полоумная падает на пол и катается по нему так, будто от халата вспыхнула ее кожа.
— Надо забрать ее, — говорит женщина-коп. — Отвезем в больницу, пусть проверят, что за наркотики она приняла.
— Хорошо бы, — произносит Деннис. — У нас своих дел хватает.
— Не знаете, как ее имя? — спрашивает коп.
— Гм, я могу посмотреть, — отвечаю я. Проверяю списки. — Клэр Паркер.
— Клэр, послушайте, — говорит женщина-полицейский. — Мы с коллегами хотим вам помочь.
Клэр, по-видимому, не помнит даже собственного имени; продолжает кататься голая по полу вестибюля. Через вращающуюся дверь входит еще один коп, у него в руках нечто вроде смирительной рубашки. Боже, как все жутко. Если бы я угодил в комнату сто один[10], меня бы встретили там ребята типа этих. Я даже смотреть на происходящее не могу, только слышу, как помешанную пытаются поймать. Сначала, судя по звукам, она неистово бьется и мечется, потом ее хватают и облачают в смирительную рубашку. Прекрасно знаю, что по-другому ее отсюда не вытащить и не привести в чувство, но приятнее от этой мысли не делается. В ту минуту, когда я нахожу в себе силы повернуть голову, безумную выводят из вестибюля. Она до сих пор оглушительно визжит и выкрикивает ругательства. И пытается сбежать, дергая стройными белыми ногами. Тщетно.
Едва ее вытаскивают на улицу, в отель входит новый постоялец. Наверное, только что прилетел откуда-нибудь и явился к нам прямо из аэропорта. На его лице потрясение и страшный испуг.
— Боже праведный, — бормочет он, опуская сумки. — Что с ней?
— Не захотела платить по счету, — заявляет сидящий у противоположной стены Деннис. — Такие вот у нас порядки.
— Ого, — произносит сбитый с толку гость.
— Не беспокойтесь. — Утешительно улыбаюсь. — Он шутит. Как ваша фамилия, сэр?
Регистрирую совершенно растерянного и обеспокоенного мистера Армстронга, который явно мучается вопросом: можно ли останавливаться здесь на целую неделю? Когда я сообщаю, что ему придется подождать, пока подготовят номер, он изъявляет желание поселиться в другом отеле. Я говорю: если вы хотели сразу расположиться в номере так рано утром, должны были сделать предварительный заказ. Мистер Армстронг умолкает и медленно идет в ресторан, где намерен посидеть до завтрака. По выходным его обычно подают с семи утра, но я обещаю сходить на кухню и попросить поваров, чтобы сделали исключение.
Кухня снова ожила. Плиты включены, гремит посуда, слышны голоса. Запах жареного бекона смешивается с вонью хлорки. Два повара успели не только поставить вариться сосиски и положить на сковороды бекон, но еще и наделали кучу бутербродов и приготовили бак омлета.
Как только я завожу разговор о полном английском завтраке для утомленного мистера Армстронга, который сидит в ресторанном зале, появляется шеф-повар. Рановато он сегодня. По-видимому, намечается свадьба или что-то в этом роде. Было время, и я работал под его началом. Старый придурок по имени Мэтью. Начинаю описывать ему ситуацию, но он отмахивается от меня, прикидываясь, что из-за шума ничего не может разобрать.
— Пожалуйста, — слышу я собственный голос. — Это всем нам будет на руку.
— Меня не волнует, что будет тебе на руку, — заявляет он. — Правила есть правила, нарушать их запрещено. До семи часов завтраков для гостей не будет. Пусть подождет.
Мне так все надоело и я настолько устал, что тут же иду прочь из кухни. На пороге приостанавливаюсь, поворачиваюсь и показываю шефу средний палец. Тот делает вид, что ничего не замечает, но я-то знаю, что он меня видит. Только мне от этого не легче. Иду в столовую для персонала, где надеюсь сделать для себя и Денниса по бутерброду с беконом. Здесь человек семь уборщиков из Бангладеш. Болтают, поглощая какое-то блюдо с карри, которое готовят — точнее сказать, разогревают — специально для них. Никто не обращает на меня внимания, когда я подхожу к плите и смотрю, чем наполнены подносы из нержавейки. Обнаруживаю на сковороде несколько ломтиков бекона. Пока ярко-розовые — масло еще не успело нагреться. Их поставили на плиту самое большее минуту назад. Рядом гора тостов из белого хлеба, поджаренных какое-то время назад, упругих, как батут. Намазываю два тоста маслом и делаю бутерброды — Деннису, разумеется, с коричневым соусом. Я достаточно много раз готовил ему сандвичи и прекрасно знаю его вкус. Кладу бутерброды на картонные тарелки и иду к выходу. В дверях сталкиваюсь с врачом из Ирака, с которым недавно беседовал. Улыбаюсь. Он отворачивается. Мы не говорим друг другу ни слова.
10
В романе Д. Оруэлла «1984» любой инакомыслящий в стране с тоталитарным режимом попадает в «Министерство любви». В нем есть некая комната сто один, где провинившегося ждет то, чего он боится больше всего на свете.