— Всем доброго утречка! — Нэй подбежала к нам мелкими шажками, чуть не поскользнувшись на гладких плитах. — Готовы сделать заказ?
— Да, — Луис даже не стала открывать кожаный блокнот с тисненым кальмаром. — Кокосовое молоко, вареную икру и устрицы.
— Ох… — рыжуля погрустнела. — Прошу нас простить, но запасы иссякли. Люди отказываются отплывать далеко от берега, а вблизи вся рыба будто исчезла.
— Тогда только кокосы.
— Сию минуту! — к разносчице вернулся былой задор, словно та обрадовалось, что удалось избежать наказания.
— Плохо… — острые ноготки пустились в пляс на столешнице.
— Что именно?
— Рыба уходит перед штормом. Сильных бурь здесь не бывает, но после всего произошедшего я ничему не удивлюсь.
— Дворец — что замок, и далеко от воды. Справимся.
— Иногда шторм — это не только вода и ветер, — загадочное произнесла спутница, но тут пришла Нэй и опустила на стол поднос с двумя серебряными чашами, похожими на те, из которых едят яйца всмятку.
Только вместо яиц в них лежали кокосы: крупные — с грейпфрут — гладкие и бледно-бежевые. Рядом лежало похожее на штопор сверло с пробковым винтом, толстый нож с лепестковым лезвием и тростниковые трубочки.
— Приятной трапезы! — девчонка расплылась в улыбке и хотела уже уйти, но я осторожно поймал ее за подол. — Что-нибудь еще?
— Нет.
— Ох… Я опять напортачила? Перепутала заказ? Взяла не те приборы? Мастер, простите, я не…
— Тише… — небольшая серебряная монетка с портретом в короне перекочевала из заднего кармана на поднос. — Это тебе. На чай.
— Мне? — она уставилась на подарок так, словно никогда прежде не видела денег. — Спа… сибо. Если что-нибудь нужно…
— Мы позовем.
Луис проверила кокосы: потрясла, обнюхала, взвесила на ладони, прощупала от и до, и только потом просверлила дырочки.
— Потеряли память, но нашли совесть? — спросила, смотря прямо в глаза.
— Вроде того, — ответил, не отводя взгляда. — Я ведь… бил ее?
— Хуже.
На душе заскребли кошки, а живот скрутило. Конечно, никто не спросит с меня за грехи прежнего владельца тела, но все равно стало погано, будто я был соучастником всех его злодеяний. И даже догадываясь о том, что именно сделал Стрейн, все равно уточнил:
— Насколько хуже?
— Совсем ничего не помните?
— Нет.
— Вы вообще не считали Нэй человеком. Веснушки, рыжие волосы и разноцветные глаза казались вам немыслимым уродством, недостойным рода людского. Вы нашли ее в забытой богами деревушке по дороге сюда и купили у умирающей от голода матери за булку хлеба. Нэй показалась вам забавной игрушкой, вроде карликов, что возят с собой циркачи. Вы нарочито заставили ее заниматься тем, к чему она совершенно не привыкла. И заходились в коликах от смеха, когда она спотыкалась и роняла посуду. А потом избивали, как собаку, потехи ради. Можете и меня избить прямо здесь, но скажу прямо — надеюсь, память к вам не вернется. Никогда.
— Блядь… — это был не пересказ печальной судьбы девушки. Это было оглашение эпизода уголовного дела — совсем как на суде.
— Вы в порядке? — без особой заботы спросила Луис — скорее с чисто врачебным безразличием. — Соли дать понюхать?
Я отмахнулся и уставился в окно — есть расхотелось. Может, нет никакого заговора? И никто не хочет вредить здравнице и пакостить императору? Может, мастер Вильям такая мразь, что его каждый второй прикончить хочет? Дерьмо…
— Вот вы где? — в ресторан вошла Инга с новой папкой у груди. — Все прохлаждаетесь? Барко с ума уже сходит из-за пушек.
— Ладно, — вытер и без того чистые руки и бросил салфетку на стол. — Пушки — значит пушки. Без пушек нынче никуда.
Идти к складу днем куда приятнее, несмотря на снующих всюду рабочих и летящие в лицо опилки, стружку и каменную крошку. Если раньше шум и гам малость подбешивали, то в сравнении с призрачной тишиной я осознал всю прелесть этой музыки жизни. Вдоль пробоев в стене возвели строительные леса, закрепили краны и лестницы. Там в основном трудились гномы — сильные кряжистые бородачи тянули канаты, поднимая блоками камни и ведра с раствором, и укладывали в бреши. Люди же большей частью занимались подсобными работами — тесали, пилили, носили. И за всем эти следил лысый старик в закопченных круглых очках и с посеревшей от пыли бородой до пояса. Прораб и завхоз по совместительству вышагивал перед кузницей, сведя руки за спиной, с досады пинал попадавшийся под ноги мусор и ругался под нос.