Галлифида сощурилась, а спутницы напряглись и чуть присели, как перед боем. Не знаю, чем бы все закончилось, но тут позади раздался хриплый бас:
— Не волнуйтесь, мастер — к утру управимся. Только разведите побольше костров — работать будем всю ночь!
Обернувшись, увидел выстроившихся шеренгой гномов во главе с рыжебородым стариком. Сразу за коротышами стояли люди, разминая уставшие от безделья руки.
— У нас есть обычай, — лицо грейсы разгладилось, а сердитую хмурость как прибоем смыло. — Перед большим делом нужен большой пир. Примите эти дары в знак благодарности и надежды.
Взмах руки — и волны забурлили, как кипяток. Что-то черное и скользкое поднялось из глубин и закишело на мелководье. Я невольно попятился, и вот прямо на песок шлепнулась рыбина — жирная и лоснящаяся, в полноги размером. За ней выполз кальмар, и прыгнули, подгребая хвостами, большущие лангусты. Всего несколько секунд — и пред изумленными зрителями разлегся целый склад морепродуктов, и еще столько же копошилось и булькало в воде.
— Что ж, — стряхнул щупальце с туфли. — Пир — так пир. Несите пиво!
Тут уж договариваться и упрашивать не пришлось, и к пляжу выдвинулся целый караван из бочек и древесины. Мужики споро выкапывали неглубокие ямы, пилили и кололи поленья — часть откладывали для стройки, часть шла на растопку. И впервые за все время в здравнице услышал веселую песню, чем-то похожую на шанти: один зычно запевал, а остальные хором подхватывали. С удовольствием бы послушал, но оставалось одно дело, требующее немедленного решения.
Поманив за собой Генри, спустился в казематы. Луис стояла на коленях и мелко дрожала от холода и сырости подземелья. Голова упала на грудь, волосы в бурых колтунах прилипли к лицу, свисающие с потолка кандалы сдавили тонкие запястья. Единственного взгляда хватило, чтобы в груди екнуло и заныло, и никакие доводы разума — мол, мне тоже от пули не сладко — не смогли унять этот гнет.
— Почти сутки так стоит, — хмыкнул Генри. — И ни словечка не молвила.
— Снимите оковы.
Майор кивнул стражнику и тот зазвенел ключами. Истерзанные затекшие руки безвольно обвисли, но эльфийка не издала ни звука, лишь наклонилась еще ниже. Но я знал, как ее разговорить, задолго до того, как спустился в затхлую мглу.
— Выходит, за покушениями стояла ты, а не Амелин?
Пленница едва заметно кивнула.
— Не слышу, — гневный голос эхом прокатился по коридорам.
— Да. Я.
— И за отравлением, и за грязью, и за всем остальным?
— Да.
— Точно-точно?
— Да.
— Рисуй, — под ноги упал кусочек мела.
Врач посмотрела на меня поблекшими угрюмыми глазами.
— Что?
— А ты не помнишь, что устроила в первую же ночь после яда?
Трясущиеся пальцы взяли мелок с такой осторожностью, словно то был горящий уголь.
— Я… — она попыталась нарисовать линию, но почти сразу остановилась. — Не помню… Было темно, я выпила для храбрости и…
— Хорошо. Представим, что тебя тоже одолела амнезия — с кем не бывает. И подробности смылись, исказились, выветрились — плевать. Я напомню — ты якобы нарисовала колдовской символ. Не вдаваясь в детали — какой он был формы и где именно начерчен? Уж это должна запомнить?
— Я… — на грязном полу проклюнулся контур пентаграммы. — Вроде такой…
Сел рядом, не обращая внимания на грязь, вырвал мел из ослабшей хватки и швырнул в стену.
— Ты взяла вину на себя, верно? И понимая, сколь ничтожен самооговор, решила подтвердить слова делом. И выстрелила в меня, но так, чтобы нанести минимальный урон. Не голова, не живот, не грудь — плечо. Хотя никогда не поверю, что эльф, да еще и отставной военный, промахнется с десяти шагов.
— Амелин не виновата… — лекарь обняла себя за плечи и всхлипнула. — Лучше уж я… За мной хоть какие-то грехи, а за ней… Пожалуйста.
— И что толку? — всплеснул руками, все сильнее злясь от этой глупой и бесполезной жертвы. — Ну, казним мы тебя, а дальше что? Убийца испугается и убежит? Увы, наоборот. Раньше ты бы спасла, а потом — все.
— Но Амелин…
— Да знаю я! Она во всем созналась, когда я сдуру пригрозил тебе: мол, лес рубят — эльфы летят. А ты созналась, чтобы выгородить дочь. Но проблема в том, что вы обе невиновны!
— Мастер, а как же… — Норманн нахмурился и замолчал, справедливо посчитав, что уточнения излишни.
— А вот так. Освободите обеих. Все документы и дела — сжечь. Вопросы?
Майор смерил меня угрюмым взором и к удивлению улыбнулся.
— Вопросов нет. Мы, служилые, приказы не обсуждаем.