Главврач не стал Македонского ругать, что его Бурцилез опять пола копытьями бьет, спрашивает:
— Ты, Македонский, «за» резидента?
— Ага, — Македонский отвечает, — «за» коня!
Главврач чиркнул бумажку, бросил «за» в красный ящик.
— Кто следующий? — зовет.
Все наши дебилы кувырком в очередь на лиферендум бросились. Первым Вовочка встал. Главврач гонит Вовочку:
— Ты голосовать не имеешь права!
Главврач Вовочку не любит. Мы как-то знакомиться начали, со всех углов представляются: Я — Наполеон! Я — Троцкий! Я — Чапай! А Вовочка как закричит:
— Встать! Я самый главный! Я — Ленин!
Все руки по швам вскочили, Троцкий честь отдал. И теперь на любую полундру: «Атас! Главврач идет!» — Вовочка плюет. Он все равно главнее.
За конкуренцию главврач его не переваривает.
— Отойди! — отгоняет Вовочку от лиферендума, — ты свою фамилию не знаешь! Тебя в списке нет!
— Знаю! — Вовочка грязным пальцем в список тычет. — Смотри лучше! Я — Ленин!
Главврач смотреть не стал. Обидел дурака. Я в отместку воздержался.
— Так и запишем, — бросил главврач бумажку в ящик.
А как с ним ушел, Вовочка перестал плакать, сказал, что сам проведет лиферендум против главврача.
Хотел с улицы красную урну принести, но она приваренная оказалась. Тогда Вовочка красную утку нашел.
— В утку, — говорит, — проголосуем.
Сидит, рвет газету на бумажки для лиферендума, а я лежу и думаю: против голосовать или опять воздержаться? Я ведь все-таки не псих в отличии от этих дебилов. Знаю — не взаправдешний лиферендум, а так — дурдомовский.
ДИВО ДИВНОЕ
По улице шла беременная Женщина. Не с театральных подмостков с подушкой в подоле. Настоящая. Живот до подбородка, лицо в пятнах. Махонькая, в сандалевидных туфлях, и походка утиная. Но на лице гордо написано «а вот я какая!»
Подслеповатая бабулька, молодость которой прошумела в царскорежимные времена, со скамейки уставилась на беременную.
— Эт че эт с бабочкой сделалось? — спросила у своей молодой (лет семьдесят) подруги. — Болесть кака?
— Ага! Болесть! — засмеялась подруга. — Передается постельным путем. Смотри ночью со своим старичком не заразись!
— Че буровишь-то, анделы тебе в сердце!
— Че-че, ниче! Тяжелая бабочка.
— А че еще рожают? — сказала бабулька и перекрестилась. А потом перекрестила Женщину:
— Спаси тебя Господь.
В магазине, куда зашла Женщина, кассир от удивления впервые за двадцать лет безукоризненного стажа передала сдачу. Сильно передала. А покупатель, увидев Женщину, вернул излишек… Дома бил кулаками по голове, а головой об стену…
Видная мадам, завершающая период жизни, который называют средним возрастом, столкнувшись с беременной, крупно заволновалась и, забыв про солидность, забегала от одного телефонного автомата к другому, найдя исправный, зазаикалась в трубку:
— Антон, тут, Петрович, такое, понимаешь… это… в сторону института идет, забыла как… беременная! Давай аврал по институту, студентов-гинекологов и всех на улицу, пусть посмотрят.
Медицинский взорвался вулканом. Студенты сыпанули на крыльцо, гроздьями высунулись из окон. Живых беременных многие в глаза не видели, а кто и видел — забыл как выглядело.
Выглядело впечатляюще. Студенты раскрыли рты на такое чудо природы, а чудо шло гордо выпятив живот.
«Эт че такая пузатая? — удивился первокурсник. — Тройня что ли трехклеточная у нее, то есть — трехъяйцовая?»
«Все, не дамся ему, — твердо решила первокурсница, — с сегодняшнего дня никаких рук ниже пояса и поцелуев взасос!»
«Ой, предохраняться надо! — зашептала про себя пятикурсница. — Не залететь бы под аборт после вчерашнего».
А преподавательница смахнула сладкую слезу о беременной молодости…
Водитель «КамАЗа» затормозил, поравнявшись с Женщиной, аж задок взбрыкнул.
— Слушай, — высунулся из кабины, — поехали моей тебя покажу. Она как спать так заливает: отменили беременных. Предохранитель спиральный поставила и таблетки для подстраховки пьет. Поехали, а?
На отказ Женщины тяжко вздохнул:
— Эх, времена! — и газанул, дым от колес заклубился.
Да уж, времена! Город, который еще недавно даже не умилялся на мамашу с двумя карапузами, с уважением смотрел, когда вела трох, с восхищением, когда их было пятеро, — теперь на беременную разинул рот как на чудо-невидаль.
А Женщина шла… Ух, как она шла!.. Эх, как она шла!..
Спаси тебя Бог, Женщина!
ЗАЩИТА РЕАКТОРА
В студенчестве у Жени Прыткова был бзик — кровь из носа платить за проезд в общественном транспорте. Друзья-товарищи не особо считали копейки, когда касалось пива попить или вина в ресторане, зато в автобусе было делом чести сберечь студенческий пятачок. Женя принципиально брал билет всегда. Ну ладно бы, когда с девушкой едет, вроде как неудобно скупердяйничать. Джентльмен, в конце концов, не должен быть скрягой. Хотя даже в подобной ситуации имелись ухари экономии: на девушку билет берет, а сам зайчишкой…
Давненько это было. Восемнадцать лет назад закончил Женя мехфак университета. После чего кандидатскую защитил. Не задницей, надо сказать, вымучивал ее, головой написал. Светлую Жене Бог дал голову. И с годами не темнела она. Однако солидности это не прибавляло. Лоску и презентабельности Женя не имел ни без степени, ни остепенившись. Он был по жизни всегда гонкий, звонкий, пацанистый. И спортивный, в любой момент оторви от стула, дай кроссовки, километров десять пробежит, не запыхается.
Особенно в последние годы в форме был. Летом с метлой каждое утро разминался в соседнем дворе. Зимой в этом же дворе с лопатой и снегом регулярно тренировался.
И не потому, что на олимпиаду метил попасть — с деньгами туго стало. И опять бзик, теперь относительно работы в НИИ. Не брошу, говорит, ее ради коммерции. Я, дескать, ученый, пусть не семи пядей во лбу, но тоже делами государственной важности занимаюсь. Даже, если государству сегодня наплевать с горки на эту важность.
Через это бзик юношеский в отношении платы за проезд пришлось урезать. На работу Женя добирался с пересадкой. В день на транспортные расходы уходило в пересчете на харч больше двух буханок хлеба, или 200 граммов хорошего мяса, или два литра молока. Молоко Женя не пил, а мясо ел, когда были деньги. В НИИ их по полгода не давали. Женя перебивался за счет метлы и лопаты. За метлу платили не больше, чем в НИИ, зато аккуратно.
Тем не менее, ездить полным зайцем Женя все равно не мог — покупал студенческий проездной.
Женя подрабатывал дворником, Коля Селезнев — контролером. Был он, вообще-то, студентом. Учился неважненько, приходилось часто перед преподавателями дурочку гнать, юлить и лебезить. Зато в автобусах он был кум королю, зайцев не щадил. Физиономия «восемь на семь» и рост 188 позволяли многих брать за «шкварник», вытряхивая штраф. Обычно быстро делал дневной план, и навар оставался пиво попить.
— Предъяви студенческий билет! — потребовал Коля, когда Женя показал свой проездной.
Прищучил Коля Прыткова на конечной остановке, в опустевшем салоне.
— У меня нет студенческого, — по-заячьи заколотилось Женино сердце.
— Тогда давай сюда проездной! — строго сказал Женя. — Приедешь за ним со студенческим.
— У меня нет студенческого.
— Что значит нет? — сурово свел брови Коля.
— Откуда быть в моем возрасте.
Коля внимательно посмотрел на Женю и согласился: староват пассажир для сессий и зачетов.
— Почему тогда по студенческому ездишь?
— Потому, что он в два раза дешевле.
— У тебя че, ку-ку замкнуло? — вышел из себя Коля, ему порядком надоела эта волынка. — Тогда тебе в дурдом надо на излечение. Но сначала штраф заплати!