Человкъ этотъ, Иванъ Тлошинъ, какъ его звали въ свт, былъ женатъ на богатой Кузин Князя Василія Иларіоныча. Въ оснь 1863 года Тлошинъ почувствовалъ часто повторяющуюся боль въ правомъ боку. Онъ, очевидно, несмотря на свое каменное сложеніе, переработалъ. Ему надо было отдохнуть. Имнья – огромныя имнья его жены – находились въ той же губерніи, гд жилъ Василій Иларіонычь. Уставныя грамоты не вс были составлены и разверстаны по разнымъ мстнымъ условіямъ, им[ли] особую важность. Ему надо было самому быть тамъ. Князь Василій Иларіонычь въ предполагаемомъ въ будущемъ устройств Комитета могъ быть важной поддержкой, а потому Тлошинъ вмсто Ниццы ршилъ похать на оснь въ Т. губернію.
Василій Иларіонычь звалъ его къ себ года два тому назадъ, шутя, проздить вмст отъзжее поле.
– Онъ мн истинно жалокъ! И мы подемъ къ нему, ежели ты согласна, Зина? – сказалъ онъ жен.
<Я очень рада, – сказала Зина. – И они похали. Князь Василій Иларіонычь былъ старый – или скоре старющійся холостякъ. —>
Тотъ, кто въ 40 лтъ не понимаетъ всей глубины значенія этаго стиха, тотъ и не испытаетъ этаго тяжелаго жизни холода и той борьбы за жизнь, когда мы начинаемъ ощущать этотъ жизни холодъ, который тмъ сильне чувствуется, чмъ больше хорошаго, любимаго всми было въ молодомъ человк. —
Князь Василій Иларіонычь боролся съ этимъ холодомъ жизни и былъ слабе его.
– Къ чему мн почести? Къ тому, чтобы не имть ни минуты покоя, ни минуты своей? Вліяніе [на] искорененіе злоупотребленій! (тогда еще было то время, когда вс воображали, что единственное призваніе человка состоитъ въ искорененіи злоупотребленій). Я накажу 10 мошенниковъ, а въ это время 20 новыхъ обманутъ меня? Къ чему? – Любовь женщины, женитьба. Къ чему? Чтобъ страдала жена, болли дти и я самъ за нихъ? Къ чему? Богатство? Боже мой, ежели бы кто научилъ меня, какъ жить безъ богатства, какъ бы я былъ счастливъ. Богатство къ тому, чтобъ видть, какъ вокругъ тебя вьются подлецы, воры – одни подлецы – съ тмъ, чтобъ одному украсть 10 к., а другому 10 т. р. Къ чему все? Гадость, грязь, обманъ… Лучше не трогаться и оставить ихъ, только бы они меня оставили въ поко съ моимъ стаканомъ чая, рюмкой вина, съ окномъ моимъ на садъ, каминомъ зимою, съ книжкой глупаго романа (и тамъ люди, да не живые). Есть, правда, два человка не глупые и не подлые, да и то не надолго. И тхъ дай Богъ видть поменьше. <Ну a оснью и до порошъ охота. Былъ бы зврь, тутъ люди мало мшаютъ. И люди даже длаются милы.> Было время, когда все это было хорошо. Тогда у меня были и зубы и волосы вс, и глупъ я былъ, а теперь къ чему? Желудокъ плохо варитъ – а тутъ смерть – вонь и ничего. Къ чему?