Кротов встал и уже от двери, попрощавшись, сказал:
– Вас охраняют, выздоравливайте. Надеюсь, в следующий раз встретимся в другой обстановке.
«…и в другой стране?» – мысленно задал себе вопрос Тополянский. Он с трудом поднялся с кровати, дошел до окна и, созерцая весенний московский пейзаж, стал искать возможные мотивы поступков Мудрика, исходя из неожиданных, можно сказать, сенсационных данных, раздобытых его талантливым и отважным учеником.
А через два часа Кротов подробнейшим образом докладывал президенту все, что можно было суммировать по этому делу, не прибегая к версиям. Только факты, имена, последовательность событий.
Выслушав, президент взял паузу на час. Он понимал, что к этому моменту дьявольская операция Мудрика может быть уже завершена – сутки, десять часов, час назад – узнать это было невозможно, пока не предпримешь резких шагов. Но именно такие резкие, решительные, переломные действия, проще говоря – попытка выкрасть Фогеля и стреножить Мудрика, таили огромный риск. При отсутствии главного свидетеля – он же объект беззакония и бесправия, при том что все следы уже успели тщательно стереть, арест столь могущественного противника не обязательно найдет понимание у национальной и западной элиты. Да и у той огромной части населения, которая поддерживала жесткую линию председателя ФКП на установление железного порядка, неофициального верховенства спецслужб и нейтрализацию любых оппозиционных, даже просто либеральных движений и партий, такой демарш президента вряд ли вызовет восторг. Люди хотели бескомпромиссной борьбы с преступностью и беспощадных мер против коррупции. Мудрик возглавил, президент поддерживает, и вдруг… Это как минимум острейший кризис в обществе, который еще неизвестно во что выльется. Как максимум… Президент даже не хотел думать о подобном развитии событий, понимая всю меру политической, исторической ответственности, которая ложилась бы на него в случае, если одни вооруженные профессионалы начнут масштабные военные действия против других…
«Только живой кроссвордист, предъявленный обществу как один из многочисленных объектов бесчеловечного эксперимента или безграничного произвола, да вдобавок еще и сокрушительная пиар-кампания в поддержку действий президента, желательно с окровавленной физиономией Фогеля на телеэкранах, дают шанс предотвратить опасную дестабилизацию в стране и кризис президентской власти».
Придя к такому умозаключению, президент принял решение. Он вызвал Кротова.
– Поступим так. Задействуй все возможные контрразведывательные, агентурные, технические средства. Узнай, жив ли Фогель. Будь предельно осторожен и конспиративен. У тебя двадцать четыре часа. Если выясняется, что жив, разработаем молниеносную операцию. Если мертв или если абсолютно достоверно ничего узнать не удастся, отпускаем ситуацию, живем дальше и ждем другого повода. Ты меня понял?
После стольких лет сотрудничества и дружбы вопрос был излишен, но Кротов делал скидку на экстраординарность момента и хорошо отдавал себе отчет, какими эмоциями обуреваем президент. Он ответил по военному «так точно!» и вышел. Он давно так ему не отвечал.
Глава 4
Суд
Мудрик не дал и минуты дополнительного времени. Дверь в стене раздвинулась, словно по сигналу таймера. У Фимы сжалось сердце, потемнело в глазах.
– Ну что, смиренный затворник, беглец из нашей громокипящей жизни! – с веселой издевкой воскликнул Хозяин, бодро подойдя к столу и похлопав Фиму по плечу. – Решил ли ты кроссвордик наш пустяковый, составил ли фразу?
Мудрик склонился над листом и тотчас откинулся, изумленно уставясь в затылок Ефима Романовича, словно именно оттуда этот жалкий слизняк извлек решение.
– Прочел-таки, сволочь! А клеточки-то не все заполнил, ох не все! Догадался как-то! Мы так не договаривались, гнида. Работа сделана не до конца. Кирдык тебе, старикашка, полный шандец! – и он захохотал то ли весело, то ли зловеще. – Ладно, так и быть, не станем следовать мрачным традициям сталинско-большевистского прошлого. Убивать тебя без суда и следствия глупо и скучно. Только извини уж, ни присяжных, ни секретаря суда, ни аудитории обеспечить тебе не могу. И даже революционной сталинской тройки как вершины правосудия сегодня не будет. Придется тебе довольствоваться прокурором и судьей в одном лице. В моем, стало быть. В виде исключения – раз уж фразу ключевую ты разгадал! – послушаем адвоката. Его функции, так и быть, доверяю тебе. Времени мало, процесс будет коротким – прямо сейчас все и провернем. Я же и приведу приговор в исполнение, а то у нас с палачами напряженка. Не идут на эту должность, понимаешь ли. Оклад низкий, взятки не допросишься, карьерный рост не гарантирован – вот тебе и дефицит столь необходимых кадров. Ладно, погнали…
С этими словами Мудрик взял Ефима Романовича за шкирку, поднял его с кресла и резко толкнул к стене, а сам занял его место. Фогель едва удержал равновесие, найдя опору у выступа возле двери. Затекшие ноги дрожали, кидало в жар, добавилась сильная головная боль – дала о себе знать застарелая гипертония.
– Встать, суд идет, – с ернической торжественностью произнес Мудрик, вытянув ноги в остроносых кожаных ботинках и откинувшись назад, насколько позволяло кресло. – Слушается дело по обвинению Фогеля Ефима Романовича, 1951-го года рождения, гражданина России, еврея, проживающего до сих пор, как ни странно, в Москве, а не в земле – кладбищенской, обетованной или заокеанской.
Мудрик затеял очередной фарс, теперь в виде издевательской имитации судебного процесса. Наглая пародия на соблюдение процессуальных норм. Но от этого стало почему-то немного легче. Видимо, сработало обманчивое ощущение чего-то человеческого, даже безобидного во всем, что претендует на черный юмор или маскируется под него.
– Слово предоставляется обвинителю! – Мудрик приступил к обвинительной речи.
Глава 5
Завещание
(продолжение)
«…ты хоть и маленький еще был, но, должно быть, помнишь, как я показывал тебе кроссворды, которые сочинял для заработка. Я даже пытался научить тебя составлять самые простые пересечения слов. Но тебе тогда не было и восьми лет, ты еще толком и читать не умел, интереса не проявил и отмахивался от моих попыток. А как пару раз я тебя заставил самый простенький маленький кроссворд сочинить, словечко тебе слегка подсказал, так ты с легкостью справился. Ты очень был способный мальчик. Но шебутной и неусидчивый. Тебя во двор тянуло, с ребятами играть. Да и меня чураться стал, не нравился запах от меня, язык заплетающийся – понятное дело… А я, сынок, придумал для себя этот заработок, чтобы нам с тобой хоть как-то кормиться. Меня ведь к тому времени отовсюду выгнали – кому пьяница нужен! Только в посменных дворниках держали на Хованском кладбище, там других, видать, найти не могли. Денег совсем не было, а рукопись требовала еще с полгода, чтобы сделать ее, как задумано, и вычистить по стилю, по словам – до совершенства, каким оно мне представлялось. Да и что говорить, на выпивку мне нужно было. Вот и стал я составлять эти крестики-нолики и в редакции рассылать. В одной газете молодежной заинтересовались, я созвонился с редактором, который там за эту рубрику отвечал. У меня кроссворды выходили интересные, я ведь много знал и память еще не пропил, чего не скажешь о наших скудных сбережениях и некоторых вещах, привезенных из Казахстана. В общем, оформили со мной отношения, трудовой договор. Сперва на три месяца. По десятке тогда за кроссворд платили. Настоял, чтобы имя составителя обязательно печатали.