«Если бы в нашем государстве добродетель была выгодной, то здравый смысл облагородил бы нас, а алчность сделала святыми. И жили бы мы как животные или ангелы в блаженной земле, которой не нужны герои. Но поскольку корысть, гнев, зависть, гордыня, праздность и глупость обычно намного выгоднее, чем смирение, целомудрие, отвага, справедливость и вдумчивость, нам приходится держаться, даже рискуя стать героями».
Глава 12. Очи веры
Одному человеку все удается, и поэтому он все теряет. Другому выпадают лишь беды и разочарования, но он тем самым обретает больше, чем стоит весь мир.
Впервые о человеке–слоне я узнал из книги английского антрополога Эшли Монтегю. Потом видел пьесу о его жизни с Дэвидом Боуи в главной роли и знаменитый фильм Дэвида Линча. Человек–слон — это реальная личность. Его звали Джозеф Меррик. Он жил в Англии XIX века и умер в 1890 году в возрасте двадцати семи лет. Я не знаю лучшего примера столкновения двух миров, а также загадки человеческого бытия. Думаю, со мной согласился бы и Монтегю, который начал свою книгу такими словами:
«Что есть жизнь человеческая? Один удар пульса в артерии вечности? Крик, который начинается с рождения и заканчивается смертью? Краткое и бурное пребывание на негостеприимном берегу, где нет ни радости, ни любви, ни света, ни верности, ни мира, ни помощи в страдании? Или нечто большее?»
Мне кажется, в моей книге можно найти частичку ответа на эти вопросы.
Человек–слон был для Монтегю загадкой. Согласно принципам современной психологии, после тяжелейшего детства Джозеф Меррик должен был бы вырасти во взрослого с ущербной психикой, ничем не отличающегося от забитого пса. Однако этого не случилось.
Возможно, Меррик был самым уродливым человеком, который когда–либо жил на земле. С раннего детства у него развился неврофиброматоз. Мать его умерла, когда он был еще маленьким, и отец вскоре женился на другой женщине. Мачеха сразу возненавидела Меррика. Подростком он работал на табачной фабрике, но из–за прогрессирующего уродства ему пришлось уйти оттуда и поступить в цирковое шоу. Зеваки охотно платили деньги, чтобы поглазеть на человеческое существо, которое, если смотреть под определенным углом, вывернутой наружу губой и складками кожи напоминало слона.
Однажды хирург Фредерик Тривз, гуляя по лондонским улицам, случайно наткнулся на это шоу. Его внимание привлекли плакаты с изображением получеловека–полуслона. Он заплатил шиллинг и вошел в шатер. В тускло–голубом свете газовой горелки лежала под одеялом фигурка, казавшаяся воплощением одиночества и отчаяния.
«Встань!» — словно собаке, приказал шоумен. Существо поднялось, сбросило одеяло, и глазам Тривза предстал «самый уродливый человек, которого он когда–либо видел».
За годы своей профессиональной деятельности Тривз повидал многое, но тут был потрясен даже он: огромный костный нарост над бровями; с задней части головы свисали складки губчатой кожи, поверхность которой походила на коричневые соцветия цветной капусты; верхняя губа вывернута наружу; нос превратился в кусок кожи; со спины свисала большая мешкообразная складка плоти. Правая рука разрослась вдвое больше обычного размера, а пальцы были короткими и бесполезными. От одной из подмышек тоже спускались складки кожи. Сильно деформированные ноги почти не держали тело. Наросты на коже распространяли трудно переносимое зловоние.
Научная любознательность взяла верх над брезгливостью, и Тривзе устроил Меррику (ему был тогда двадцать один год) обследование в своей больнице. Из–за сильнейших повреждений рта Меррик изъяснялся невнятным лопотанием, и Тривз принял его за слабоумного. Сделав подробные записи и фотографии, Тривз дал Меррику свою визитную карточку и вернул на попечение циркачей. На следующий день полиция закрыла шоу, и Тривз полагал, что больше не услышит о человеке–слоне.
Между тем Меррика продали в другое шоу — в Бельгию. Следующие два года он вел жизнь парии. С ним обращались как с цирковым животным, выводя на потеху публике, которая неизменно реагировала возгласами ужаса. Когда бельгийские власти наконец закрыли этот цирк, владелец присвоил себе деньги Меррика, а его самого отправил обратно в Лондон.
По дороге несчастному пришлось терпеть издевательства пассажиров. Они задирали его одежду и разглядывали изуродованное тело. На лондонском вокзале Меррика спас полицейский, который отвел его в пустой зал ожидания. В этом зале Меррик забился в темный угол, бормоча слова, которых никто не понимал. У него осталась лишь одна надежда: визитка доктора Фредерика Тривза, которую он бережно хранил все два года.
Тривз явился по вызову полиции, забрал Меррика и отвез в отдельную палату Лондонской королевской больницы. Поскольку с самой Бельгии у несчастного не было и крошки во рту, доктор распорядился принести еду из больничной столовой. Медсестра не ожидала столь ужасного зрелища, а потому, увидев Меррика, вскрикнула от испуга, выронила поднос и выбежала из комнаты. Впрочем, тот привык к подобным реакциям и не обратил внимания на ужас медсестры.
Со временем больничный персонал свыкся с необычным пациентом. Благодаря ежедневным купаниям, удалось избавиться от зловония. Тривз научился понимать речь Меррика и к своему изумлению обнаружил, что Меррик не только не слабоумный, но грамотный и даже начитанный человек. Меррик хорошо знал Библию и Служебник, а также Джейн Остин и Шекспира. Тривз пишет:
«Беды облагородили его. Он оказался мягким, симпатичным и любящим человеком… безо всяких обид, не способным сказать о ком–либо худое слово. Я ни разу не слышал, чтобы он жаловался. Ни разу не слышал, чтобы он сетовал на разбитую жизнь или жестокое обращение со стороны бессердечных владельцев. Его путь по жизни был воистину крестным, но вел всегда вверх. Когда же упала черная ночь, а подъем сделался неимоверно крутым, он неожиданно оказался, так сказать, в дружелюбной гостинице, где свет, и тепло, и приют».
Тривза поражало, что предмет всеобщей брезгливости, лишенный детства, удовольствий, надежды, даже мало–мальски человеческого обращения не только выжил, но и сохранил добрый и приятный нрав. Вскоре Меррик осторожно спросил, нельзя ли отправить его в приют для слепых. Он читал о таких приютах и мечтал жить среди людей, которые не будут показывать на него пальцем. Однако постепенно Тривз и другие врачи завоевали его доверие. Комната на больничном чердаке стала его домом.
Тривз решил доставить Меррику хоть какие–то радости. Ведь всех сокровищ у Меррика только и было, что тросточка, длинный плащ, покрывавший его тело, огромная шляпа с вуалью и медальон с изображением его прекрасной матери, который он всегда и всюду носил с собой. Меррик утверждал, что «у нее лицо ангела». Вообще о женщинах он говорил с обожанием, хотя все женщины от него шарахались. Однажды Тривз уговорил свою знакомую, молодую и хорошенькую вдову, войти в комнату Меррика с улыбкой, пожелать доброго утра и пожать ему руку, — одним словом, повести себя с ним как с человеком.
«Меррик отреагировал совсем не так, как я ожидал, — пишет Тривз, — отпустив ее руку, он уткнул голову в колени и долго–долго рыдал… Впоследствии он сказал мне, что она была первой женщиной, которая улыбнулась ему, и первой женщиной, которая пожала ему руку. С этого дня началось преображение Меррика. Мало–помалу он стал превращаться из загнанного зверя в человека».
Вдова была не последней женщиной, которая пожала ему руку Когда весть о человеке–слоне распространилась по Лондону, в больницу стали заглядывать известные люди, актрисы и даже принцесса Уэльсская Александра (впоследствии королева). С Мерриком подружился больничный священник и причащал его. Иногда доктору Тривзу удавалось проводить Меррика в частные ложи лондонских театров, чтобы он смотрел пьесы.
На некоторое время Меррика устроили в сельском домике. Меррик жил на природе, вдали от любопытных взглядов. Он слушал голоса птиц, наблюдал за форелью в реке, общался с кроликом и подружился с собакой. Он собирал дикие цветы и приносил букеты Тривзу. На каждое новое событие он реагировал с детским восторгом. «Я счастлив каждый час дня», — говорил он.