Моря не видно. Жаль немного. Но ведь подо мною проплывают широкие зеленые поля, а это тоже красиво! Внизу, сколько видят глаза, простилается зеленая равнина, ее западный край упирается в густой лес, который с высоты полета кажется черным. Восточный же, просто теряется за горизонтом, словно нет его, словно никогда не было, словно поле свежей зеленой травы и вправду бескрайнее.
Я спустился ниже. Так для разнообразия. Очертания стали отчетливее, увиденное понятнее, детали ярче. Во всей своей красе предстала опушка леса. Легко различить отдельные деревья.
Люблю я лес, не так как море, но все-таки. Вот почему бы не поддаться соблазну и не слетать туда?
Пейзаж стремительно меняется. То, что с высоты казалось густыми кустами, окаймляющими лес, обернулось многочисленным войском. Ровными рядами стояли всадники, держа в руках длинные копья. За ними разделенные на когорты пехотинцы. Их ровные прямоугольники покачивались, шевелились, будто огромная машина войны дышала и вздыхала в предвкушении скорой битвы.
Облетел я войско. Благо это несложно. Достаточно лишь захотеть, даже крыльями-руками взмахивать не нужно. Ведомое одним лишь желанием, тело само летит туда, куда я ему приказываю. Глаза смотрят туда, куда я хочу, чтобы они смотрели. Просто идиллия! Одно лишь любопытство упорно не желает мне починиться. Так и старается сбить меня с курса, требует притормозить, задержаться, зависнуть на месте. Подсчитать ему хочется, сколько воинов внизу, тысячи, десятки тысяч? Вот нечем ему более заняться!
Еще ниже. Спустился ниже. Так гораздо лучше видно. Четче все стало, детальнее. Казалось, самое время любопытству заняться своими подсчетами, мне не мешая, так нет же, не хочет. Другая у него блажь, свежая, в другую сторону нацелилось оно неугомонное, поманило меня от леса, туда, во фронт, поддался…
Там, перед строем, теперь уже просто подо мной виднеется маленькое темное пятнышко. Человек? Да, но это лишь сверху он кажется маленьким. Что-то мне подсказывало, что стоит немного приблизиться, спуститься ниже, и он превратится в того, кем и является на самом деле – в настоящего богатыря-исполина.
Да, так и есть! На целую голову выше любого из своего воинства. Плечи широкие особенно широкие от металлических лат, защищающих живую плоть. Руки богатырские, ноги, широко расставленные, будто вросли во влажную почву! Глыба, закованная в металл, а не человек! Изваяние! Памятник былинному богатырю. Стоит он, выпрямившись, опирается обеими руками на рукоять большущего меча, воткнутого в землю. Стоит и с выражением несокрушимого спокойствия на сосредоточенном лице смотрит вдаль на линию туманного горизонта.
Картина начала терять статичность. К исполину подошел один из солдат. В руках у того белый стяг с изображенным на нем красным замком. На фоне огромного полководца знаменосец выглядит ребенком. Щуплым, беззащитным. Великан наклонился к юноше и внимательно того выслушал. Степенно кивнул, а когда тот отошел, поднял глаза к небу. Его губы что-то прошептали.
Тем временем линия горизонта потемнела. Казалось, туча темная подступает, вот только не по небу движется она, а по земле ползет. Мгновение и она приблизилась, остановилась, начала редеть. Пыль, а туча оказалась не чем-то воздушно-эфемерным, а облаком густой черно-серой пыли, улеглась. Напротив уже знакомого мне воинства, в сотне метров от его передовых отрядов из сплошной серости проявилось еще одно войско, не менее многочисленное. Пока строилась только конница, а одаль все прибывали и прибывали новые отряды пеших воинов.
В войсках почувствовалось напряжение. Два воинства, два строя, будто две пластины конденсатора, набравшие достаточное количество электричества, грозились выплеснуть в пространство гигантскую искру, мощный поток накопленной за долгое время ярости.
Все шло к тому, все было готово к сраженью. Казалось, еще немного, еще чуть-чуть. Вот уже и рябь волнения пробежала по когортам пехотинцев, вот легкая дрожь коснулась конников, знаменосцы высоко подняли свои стяги. Вслед за этими весьма очевидными предзнаменованиями скорых перемен, слегка изменилось и поведение военачальника, одиноко стоявшего впереди своего волнующегося войска. Не беспокоился он, не тревожился, не двигался. Он по-прежнему стоял, опираясь на меч, но теперь, выдавая легкое волнение, его пальцы размеренно постукивали по полусфере эфеса…