Я открываю дверь, когда до меня доносится тихий стук, и приветствую Жаклин, которая на руках держит Алекса.
― Пожалуйста, проходи, Жаклин.
Она едва смотрит мне в глаза, когда проходит внутрь пентхауса и медленно идет к центру комнаты перед тем, как резко останавливается и разворачивается, смотря мне в глаза. Так мы стоим какое—то время, пока я молчаливо наблюдаю, как слезы набегают на ее глаза.
― Мне так жаль, ― говорит она дрожащим голосом, и я перевожу взгляд на ее ребенка. Когда он становится беспокойным в ее руках, она усаживает его на пол, и он сосредотачивает все внимание на мягкой игрушечной лягушке, что держит в своих руках.
Подходя ближе, я опускаюсь на колени перед ним, и наши взгляды встречаются. Я пользуюсь этой минутой, чтобы пристально рассмотреть черты его лица, и под детской пухлостью, что присуща всем малышам, я вижу Беннетта. Я никогда пристально не рассматривала ребенка до этого, но мне следовало бы это сделать, потому что все просто очевидно. Вот он, Беннетт, здесь, он виден в чертах этого малыша, и в животе все стягивается болезненным узлом. Я стискиваю зубы, когда чувствую, как жар ярости распространяется в моей крови вместе с потребностью ударить кулаком в лицо этого ребенка. Мои ладони изнывают от желания, практически умоляя мои пальцы сжаться таким образом, чтобы я могла с силой обрушить удар на наследие Беннетта, которое сохранилось в виде этого малыша. Я ненавижу этого ребенка, потому что он продолжение жизни мужчины, который разрушил до основания мою жизнь.
Александр тянется ко мне с улыбкой и прикасается к моей щеке, и мне приходиться подавить мерзкий привкус отвращения, что подкатывает к горлу. Мне требуется огромная сила воли, чтобы отстраниться и не отбросить от себя маленький кусок дерьма через всю комнату.
Когда я поднимаюсь, Жаклин выдыхает, одолеваемая стыдом.
― Нина... Прости.
― За что? ― равнодушно отвечаю я.
― За то, что причинила тебе боль.
Но мне не больно, поэтому я просто отвечаю:
― У всех есть свои секреты, все лгут, и все в какой—то мере прибегают к обману, чтобы достигнуть желаемого. Мы бы не делали этого, если бы чувствовали раскаяние; мы делаем это, потому что в нас заложено право на поиски своего счастья. ― Мои слова застают ее врасплох, когда я прямо спрашиваю у нее: ― Ты достигла желаемого счастья, когда трахала моего мужа?
Она делает глубокий вдох, и еще больше слез катится по ее щекам, и она отвечает:
― Да.
Я киваю в ответ, когда она спешно прибавляет:
― Но меня не делает счастливой тот факт, что я причинила тебе боль.
― Людям свойственно причинять боль другим по пути к своему счастью. Если трахая моего мужа, ты была счастлива, никогда не смей извиняться за это. ― Она склоняет голову немного на бок и смотрит на меня взглядом полным жалости. ― Не волнуйся за меня, ― продолжаю я. ― Ты не сможешь этим сломить меня, невозможно сломить то, что уже сломлено.
― Он никогда не любил меня, ― резко выдыхает она признание. ― Он никогда не желал меня. Я воспользовалась им, когда он был пьян. Я прекрасно знала, что один взгляд на меня вызывал у него отвращение ко мне после того, что произошло, но он сохранил добродушные отношения ради Алекса.
Жаклин становится все более расстроенной, пока я просто стою перед ней и выслушиваю это все. Ее голос срывается от нестерпимого, переполняющего ее горя, когда она добавляет глухо:
― Но он всегда любил тебя.
Тяжело вздыхая, я слабо улыбаюсь, качая головой, и говорю:
― Я так полагаю, что в итоге, это не имеет значения. Каждый остался сам по себе.
Она вытирает руками щеки и делает пару глубоких вдохов, в попытке успокоиться, перед тем, как взять на руки Алекса, и затем она задает еще вопрос:
― И что теперь?
― Это хороший вопрос, тот, на который мне определенно нужно найти ответ, но тут я этого сделать не смогу.
― Ты уезжаешь?
― Именно, ― говорю я, кивая в ответ.
― Куда? Надолго ли?
― Я не знаю, ― говорю я ей, не желая, чтобы она знала. Я в последний раз бросаю взгляд на ее сына, затем вновь обращаю внимание на нее. ― Ты не единственная, у кого есть свои тайны. Они есть у каждого из нас.
Она отвечает на мои слова легким кивком и начинает двигаться по направлению к двери. Я следую за ней и прощаюсь с женщиной, которая оказалась безрассудно втянутой в мою паутину лжи. Но в отличие от меня, она возвращается к своему мужу, который все еще слепо полагает, что этот ребенок его, и продолжает жить с ней, в то время как я готовлюсь посмотреть на то, что могло бы быть моим. Если бы только...