Нет.
Жизнь ― кусок дерьма.
Она дала мне вкусить ― слегка вкусить сладость ― прежде чем отобрала ее у меня. В тот момент, когда я поверила в надежду, поверила в добродетель, у меня забрали ее, вновь напомнив, что в мире я была одна. Но хоть раз я хотела верить. Я хотела глубоко копнуть, чтобы найти хорошее во мне, и отдать ему его, каким бы маленьким этот кусочек ни был.
Я надеваю все черное, чтобы оплакать моих любимых, но это не на их похороны я собираюсь, а на его. Мне даже не нужно притворяться перед семьей и друзьями, потому что страдания залегли глубоко во мне, только я страдаю из—за Пика и Деклана, а не из—за Беннетта, на чьи похороны собираюсь ехать.
Я держусь подальше от любых новостей о Пике и Деклане, их похороны, наверное, уже прошли. Но показаться там было бы глупо. Я не могу связать себя с ними, чтобы подозрения не пали на меня. В конце концов, это я сплела паутину для всей этой игры.
Проводя темно—красной помадой по губам, я вспоминаю, какими теплыми они были, прижимаясь к Деклану. Его сладость обжигала их. Иногда я не могла контролировать мою любовь к нему, нуждаясь в большем, я ранила себя. Управляемая чистейшим желанием.
Я выпрямляюсь, рассматривая себя. Мягкие волны рыжих волос спадают на мои плечи, мои глаза впали от горя, которое разрушает меня, но глазные капли помогают вновь им засверкать голубым, что напоминает мне о глазах папы, которые сверкали ярче всех остальных. Потери окружают меня, это все, что я знала в жизни. Я провожу вниз по гладкой черной ткани платья и подготавливаю себя для похорон моего мужа, поскольку эта потеря, которую я принимаю всем сердцем. Беннетт ― одна из моих немногих побед, хоть и горько—сладкая.
День холодный и серый. Легкий туман покрывает холодную землю, пока я еду к кладбищу, на котором родители Беннетта владеют семейным участком. Я еду одна, черная вдова. Все в черном, включая лимузины и таун—кары, которые выстраиваются в линию на улице, окаймляя путь к безупречной земле, где Беннетт найдет покой.
Когда я паркую машину, я глубоко вздыхаю, перед тем как замечаю, что Болдуин идет в моем направлении, неся большой зонт над головой. Я не видела его с тех пор как отпустила на прошлой неделе. Беннетт умер, и настало время начать уничтожать напоминания о нем, включая вещи и людей. Мне всегда нравился Болдуин ― также, как и Клара ― но, когда я отпустила Болдуина, я попрощалась и с ней тоже. Они оба понимали мои аргументы. Расставаться с Кларой было тяжелее всего, потому что я всегда чувствовала с ней связь как с матерью, хотя она ею не была.
― Миссис Вандервол, ― говорит Болдуин, когда открывает мою дверь и берет мою руку, чтобы помочь выбраться из машины.
― Спасибо, ― шепчу я, мои глаза скрыты за темными очками.
Его глаза мягкие, наполненные беспокойством, и я догадываюсь, что он хочет что—то сказать, поэтому я дарю ему улыбку, наполненную печалью, и он кивает, разделяя боль, только моя боль обманчива.
Я беру его под руку, когда он ведет меня к месту захоронения, где стоит гроб Беннетта, окруженный многочисленными цветами и плачущими близкими. Я присоединяюсь к ним, когда слезы стекают по моему лицу и капают с моего подбородка. К мудаку, по которому они скорбят, во мне гноится чистая ненависть. И эти слезы не по нему ― они из—за него.
Когда я занимаю последний пустой стул рядом с матерью Беннетта, мои глаза встречают глаза Жаклин. Я хочу улыбнуться при виде этой жалкой женщины, но не делаю этого, и она быстро отводит от меня взгляд, переступая с ноги на ногу от неловкости. Она знает, что я знаю. Адвокат звонил мне на днях, чтобы рассказать, что встречался с ней, чтобы обсудить волю Беннетта и трастовый фонд их внебрачного ребенка.
Я сижу.
Время идет.
Произносятся слова надежды и славы и восхваления Господа.
Жизнь ― это дар, утверждает пастор.
Херня.
Звучат звуки дождя, и люди плачут сильнее. Многие останавливаются и предлагают мне свои соболезнования, и я притворяюсь, что слова, которые говорят здесь, на самом деле предназначены для Деклана и Пика. Я сижу и переношу их на них, почитая сегодня их жизни, а не Беннетта. Поэтому я киваю и быстро благодарю каждого человека, когда они один за другим поворачиваются ко мне спинами и уходят, опустошая кладбище.
Ричард и Жаклин останавливаются, и что не очень характерно для Ричарда, он обнимает меня, хоть и коротко, и напряженно. Когда он оглядывается на изменщицу, она склоняет голову в безмолвной скорби, прежде чем обнимает меня. Для приличия я обнимаю ее в ответ.
― Я ужасно сожалею, ― шепчет она с глубокой симпатией.