— Я сделаю все, что вы потребуете. Только ничего не говорите моей сестре.
Как оказалось, той уже все было известно.
Йен, покачав головой, вздохнул:
— Все так неправдоподобно. Да нет, это просто бабушкины сказки — расскажешь, и тебя засмеют.
— Понимаю. Но так оно и было. Как говорится, сама тому свидетель.
— А что, собственно, Бомфорд делал в такой дали от Болтона?
— В Норбери похоронена его мать. Вот он и искал ее могилу. Как выяснилось, он слегка тронулся на религиозной почве. Ему казалось, что современные дети растут в мире, который не знает Бога. Бомфорд их потому и душил, что считал, будто готовит их к объятиям Иисуса. Большинство его жертв погибло там, где имелась какая-то связь с его усопшими близкими. Бомфорд верил, что души его родных будут оберегать детей до Судного дня. Чем дальше он действовал, тем сильней рисковал. При этом он наивно полагал, будто Иисус хранит его от рук полиции. По всей видимости, он намеревался задушить Лесли Райт, чтобы положить ее на могилу матери — что, разумеется, тотчас навело бы нас на след. Но мы опередили его и тем самым спасли девочке жизнь.
— И ты хоть раз поинтересовалась у него, как он это делал?
— Я уже сказала — он их душил.
— Да не он, а Вернон. Ты спросила у него, откуда ему было известно, что Бомфорда надо ловить на кладбище?
— Пробовала пару раз. Но, честно говоря, от него не добьешься толку.
— В машине он произнес: "Я его там видел". Что он имел и виду?
— Не знаю, — пожала плечами Линн. — Какая разница.
Йен передразнил ее пьяный голос. После выпитого коньяка язык Линн качал слегка заплетаться.
— Прекрати. Я серьезно. Никто не знает, откуда, например, взялся талант у Шекспира. Уверена, даже сам Шекспир этого не знал. Коль у кого-то талант, то мы должны его ценить и не ставить палки в колеса, ведь нам же самим от него польза. Но подозревать человека только потому, что он хорошо делает свое дело… Извини, это не просто непростительная глупость, это низко и подло.
— Я бы на месте главного констебля…
— Вот именно, если бы…
— Не перебивай. Повторяю, на его месте я бы тоже кое-что заподозрил. Ты сама говоришь, Вернон не может толком объяснить, как ему удается раскрывать преступление. В такое верится с трудом. По крайней мере мне. Нет, будь добра, выслушай. Если Лаверн угодил в опалу, то как это аукнется для тебя? Как, по-твоему, начальство отнесется к особе, сохранившей верность опальному шефу? Ты же сама знаешь, что за народ работает в полиции. Да тебя там со свету сживут!
Линн одарила супруга негодующим взглядом:
— Послушай, давай не будем. Может, ты и желаешь мне добра, но вместо этого просто выводишь из себя.
Йен понял намек. Часы в прихожей нежно пробили полночь.
— А сейчас к нам явится дух Рождества, — произнес он и направился к елке.
Вернее, к сосне, хорошенькой живой сосне, которую по окончании Святок они высадят в сад, где она постепенно умрет. Йен принялся вытаскивать подарки из-под украшенных золотой мишурой ветвей. Среди груды прочих он извлек коробку, завернутую в пеструю подарочную бумагу, и с гордостью вручил ее Линн.
— С Рождеством!
— Но еще рано вскрывать подарки, — запротестовала она.
— Почему же? Ведь уже Рождество.
— Нет, просто я хотела вручить тебе мой подарок завтра вечером, после работы, когда мы все будем вместе.
Йен сделал кислую мину.
— Ну как знаешь.
Было видно, что он расстроен. Хотя, собственно, зачем ждать?
— Нет, ты прав. Давай сейчас.
— Ты же не хочешь.
Ну почему они вечно препираются друг с другом?
Линн вытащила из-под елки коробку — большую, но аккуратно упакованную. Нетерпеливым движением Йен сорвал обертку. Линн же разворачивала свой подарок медленно и осторожно — оберточную бумагу можно будет пустить в дело еще раз. Мужу она подарила часы — он уже давно мечтал о таких, но никак не мог решиться купить. Он же подарил ей миниатюрный японский телевизор, с экраном чуть больше коробки с чаем. Ей бы и в голову не пришло покупать такое. Что за идиотская вещица, вместо нее можно было приобрести что-нибудь действительно полезное. Ну да ладно, детям безделушка наверняка понравится.
— Интересная штуковина. Просто прелесть. И как ты только догадался, что я хочу себе такую?
— От меня ничего не скроешь, — произнес Йен с какой-то печальной иронией в голосе.
Линн поспешила его обнять — сжала мужа с такой силой, будто ему предстояло уйти в дальнее плавание. Еще какое-то время они ворковали как голубки (что за дурацкое сюсюканье, думала про себя Линн), а затем отправились в постель.
Когда Йен уже спал, Линн продолжала лежать с открытыми глазами. Сон не шел. Стоило только закрыть глаза, как ей начинало казаться, будто она идет по бесконечным коридорам полицейского управления. Такое вряд ли располагает ко сну. В правом виске начала пульсировать боль, и Линн решила спуститься вниз, в кухню, за таблеткой.
Линн встала с кровати и набросила на себя халат. Йен что-то пробормотал во сне и повернулся на другой бок. В доме стояла какая-то странная тишина. Должно быть, половина второго, подумала Линн.
На верхней ступеньке лестницы она замешкалась на мгновение, чтобы смахнуть с лица волосы. И тотчас почувствовала что-то неладное. Сверху ей была видна почти вся прихожая. С двух сторон, напротив друг друга, располагались двери — одна в гостиную, другая в кабинет. Перед тем как пойти спать, Линн, как всегда, плотно закрыла обе двери, но сейчас они были приоткрыты, а из гостиной, где она на ночь закрыла собаку, в прихожую пробивалась полоска света.
Сердце в ее груди учащенно забилось. Линн прислушалась. Ни звука. Стараясь ничем не нарушить тишину, она стала медленно спускаться вниз. Третья ступенька предательски скрипнула. Линн напряглась и замерла на месте, стараясь различить даже малейший шорох.
И в этот момент увидела, как из кабинета выходит Лаверн. Он пересек прихожую и направился в гостиную. Его движения были бесшумными и быстрыми, и хотя он прошел мимо лестницы, он даже не поднял паз в ее сторону и, кажется, вообще не заметил ее присутствия. На нем был все тот же коричневый твидовый пиджак, что и накануне. Двигался он ловко, как заправский взломщик.
А что же Люси? Как-никак сторожевая собака. Почему она не залаяла? Позабыв о предосторожностях, Линн пулей бросилась вниз и вбежала в гостиную. Никого. Лишь Люси высунула из корзины сонную морду. Словно ощутив, что с хозяйкой что-то неладно, она поднялась на все четыре лапы и своими черными умными глазами с любопытством уставилась на Линн.
Рождественские подарки лежали на диване, источая типичный для новых электронных приборов запах металла и пластмассы. Линн решила, что из гостиной Лаверн двинулся в кухню, и, взяв собаку за ошейник, решила исследовать обстановку. Кухня оказалась пуста.
— Ну ладно, хватит прятаться, где ты? Выходи! — громко произнесла она, и ей самой стало смешно. Ее голос почему-то взлетел вверх на целую октаву.
Она постояла, прислушиваясь, но вскоре поняла, что, кроме нее, в кухне никого нет. И все-таки ей ничего не причудилось. Будь это галлюцинацией, что ж, Лаверн мог бы прошествовать через прихожую. Но как тогда объяснить приоткрытые двери и свет в гостиной?
Линн взялась за дверь, ведущую в сад, и с ужасом обнаружила, что та не заперта. Йен, пьяный или трезвый, еще ни разу не забыл проверить засов. Линн открыла дверь, и Люси бросилась в темноту сада. Побегав там с полминуты, собака вернулась, словно пытаясь разгадать странное поведение хозяйки. Дрожа от страха, Линн осторожно шагнула в сад. Ни души.
— Хватит в прятки играть, Вернон, — произнесла она, глядя в темноту.
В ответ тишина. Лишь где-то вдали прогрохотал товарняк.
Взяв Люси за ошейник, Линн обошла дом, прошла по порожке к воротам, посмотрела налево, затем направо. Вдоль улицы из-за живой изгороди мерцали огни соседних домов. У тротуаров стояли оставленные владельцами на ночь машины. Вернона Лаверна нигде не было видно.
Глава 3
Дженифер Лаверн, дочь Вернона, пыталась аккуратно поставить в старенькую треснувшую вазу букет ярко-красных роз. Утро Рождества, пять минут одиннадцатого. Дженифер склонилась над могилой своего безвременно ушедшего из жизни брата. Отец стоял рядом, глубоко засунув руки в карманы дубленки и дрожа от холода.