43
— Мураш, — произнес я, терзаясь навязчивым желанием проснуться, избавиться от жуткого наваждения. — Ты ли это?
— Не знаю… Вряд ли.
Он подошел к Дацыку, склонился над ним и вытащил из-под его куртки карманный «Рот-Зауэр». Взвесил на ладони, прицелился в меня и сунул его себе за пояс.
— Не знаю, Кирилл Андреевич, не знаю, — задумчиво повторил он, прохаживаясь рядом с чемоданом. — Скорее всего, того, прежнего Антошку, убили. Того несчастного, закомплексованного юношу, который всю жизнь стыдился своего пьющего отца, своей бедности, своей зависти… Да и вы теперь другой, Кирилл Андреевич. Когда-то вы были сильным, смелым человеком. А теперь вы дерьмо со сломанной волей… Сидеть!
Он отреагировал намного быстрее, чем можно было предположить, и только я вскочил на ноги, как Мураш направил в меня ствол пистолета и выстрелил. Острая боль обожгла мне ногу чуть выше колена. Я снова сел на снег, провел по штанине рукой. Кровь. Мураш меня ранил…
— Сидеть! — повторил он, злобно глядя на меня своим одиноким бессмертным глазом. — Ничего не делать без моей команды! Вы должны понимать, что мне очень, очень хочется вас убить, и я с трудом сдерживаюсь…
— Ты что ж, — произнес я, расстегивая комбинезон, чтобы добраться до раны, — все это время шел к одной цели? К этому чемодану?
— А вы считаете, что эта цель не стоит того, чтобы к ней даже ползком ползти?
Он пнул ногой лежащую на снегу аптечку Альбиноса, и она упала рядом со мной. Я дотянулся до сумочки, раскрыл ее. Вот бинт, упаковка одноразовых шприцев, ампулы с пенициллином… Я оголил бедро. Пуля задела ногу лишь касательно, оставив на коже кровоточащую борозду. Это он так хорошо стреляет? Или, наоборот, слишком плохо, и мне повезло? Безумие какое-то! Стоило так бороться за жизнь, чтобы потом схлопотать пулю от Мураша!
— А ты не боишься, Антон? — спросил я, наматывая бинт на ногу. — Не боишься, что не оставляешь себе шанса выжить, случись что…
— Что? — усмехнулся Мураш. — Что случись? Какую опасность вы можете для меня представлять? Вами крутили и вертели по своему усмотрению и Альбинос, и Дацык. Вам сотни раз выпадала возможность прикончить их, но вы ни разу ею не воспользовались!
— Значит, не было необходимости.
— Ха-ха-ха! — неестественно рассмеялся Муращ. — Ну да, конечно! Это я уже от вас слышал! Вы не рискуете и не убиваете за деньги. Интересно бы узнать, а за что тогда вы способны убить человека, если не за деньги?
— Ты хочешь узнать, чего можно от меня ждать? Лицо Мураша исказилось.
— Вы меня интересуете только как носильщик! По-моему, это вам следует задуматься о том, чего ждать от меня, и жить надеждой, что я не прострелю вам сердце.
— Ты прав, Мураш. Я действительно надеюсь на это. Мне ничего другого не остается, даже взывать к твоему разуму. Потому что ты уже нормально не соображаешь. Наверное, у тебя начинается сепсис мозга. Тебе нужно срочно сделать инъекцию пенициллина.
— Замолчите! Я как никогда хорошо себя чувствую. У меня энергия брызжет через край.
— Так бывает, когда держишь в руках большую сумму денег, — согласился я. — Но это ненадолго. Ты должен беспокоиться о своей жизни сильнее, чем я о своей.
— Вы смеетесь надо мной! Да ваша жизнь — это весьма условное понятие! Ее может не быть через секунду! И в моей власти отобрать ее у вас. А вы? Что можете вы?
— Ты прав, — кивнул я, вскрывая упаковку со шприцем. — Я не могу отобрать у тебя жизнь. Но я могу продлить то, что отпущено тебе Богом.
Мураш с интересом смотрел, как я вскрываю ампулу и набираю в шприц мутную жидкость.
— Вы собираетесь сделать мне укол? — с насмешкой спросил он.
— Я думаю, ты сам справишься, — ответил я, протягивая шприц. — Уколоть можно в мышцу ноги через штанину.
Держа пистолет наготове, Мураш приблизился ко мне, взял шприц и покрутил его в пальцах.
— Вы думаете, что я полный идиот? Что сам себе введу яд? Конечно, вам это было бы очень удобно. Не надо пачкать руки в крови. Пять минут, и Антон Мураш корчится в агонии. И вам одному достается чемоданчик… Ох, и хитрый же вы жук, Кирилл Андреевич!
Он кинул шприц под ноги и раздавил его ногой.
— Мураш, — с трудом вымолвил я, потрясенный происходящим. — Что ты делаешь? Это антибиотик!
— Что я делаю? Выплываю на поверхность дерьма, в котором плещется весь мир! — склонившись надо мной, зашипел Мураш. — Становлюсь личностью. Пробиваю стены и перегрызаю решетки. Это очень трудно, но какое удовольствие только от самого процесса!
Он выпрямился, попятился, не опуская пистолета, направленного в меня. Я уже не мог смотреть на его лицо, на котором спрессовалось слишком много грязи и боли, и не осталось ничего человеческого.