– Вот это ровно то, что я ожидал услышать. Нормальный деловой разговор и предложение. Когда мы можем начать?
– С сегодняшнего дня. Заплати за ужин.
– Само собой. О чем ты говоришь!
– Положение обязывает, видишь ли! Я – золотая курица с такими же яйцами, ха-ха-ха! Не стану платить за ужин ни при каких обстоятельствах!
– Да прекрати ты! Что ты так разошелся-то? Стоит ли предавать этому пустяку такое значение?
– Тошно мне, Сергей. Ведь все это когда-нибудь кончится.
Сергей лишь неопределенно пожал плечами, достал из бумажника несколько купюр, сунул их в планшетку с чеком и закурил. Несколько минут сидели молча, курили, и каждый думал о своем. Герман заметно приуныл.
Вдруг Сергей изобразил внезапное изумление, смешанное с досадой. Он был опытнейший переговорщик и всегда напоследок держал в рукаве козырного туза, что позволяло ему заканчивать любую, даже самую, казалось бы, безнадежную партию выигрышем. Он лихо хлопнул себя ладонью по лбу так, что на звук шлепка даже обернулись посетители, думая, наверное, что между двумя молодыми людьми возникла пьяная перепалка и один врезал другому по физиономии.
– Гера! Дорогой ты мой человек! Я же совсем забыл! С меня причитается аванс! Тьфу ты, ну вот ведь какой я склеротик все-таки! А ну держи-ка, старик!
И он протянул Герману длинный белый конверт. Не очень толстый, но увесистый, из чего Гера заключил, что в конверте лежат доллары. «На ощупь тысяч пять, – подумал Гера, – очень даже неплохо».
– Спасибо. Ценю оказанное доверие.
– С нашим вам удовольствием. Скажи, Гера, ведь у нас все будет хорошо?
– У нас, Сергей, все будет ослепительно прекрасно, как на Венском рождественском балу…
…Компаньоны вышли на Тверскую. Сергей протянул руку, тут же рядом остановился какой-то лихач на старенькой «шестерке». Сергей скривился, увидев, на чем ему придется ехать домой, но тем не менее сел в «шестерку» и, защемив дверцей полу легкого светлого верблюжьего пальто, укатил к себе в Жулебино, помахав Гере рукой сквозь замызганное грязью стекло. Герман в ответ зачем-то поднял ногу.
Он решил прогуляться по Тверской. Пошел вверх по этой милой московской улице, неторопливо осматривая дома на противоположной стороне. Настроение у него было умиротворенным. В кармане приятно хрустел конверт с суммой, полученной ни за что и от этого еще более приятной, как любая приятная неожиданность. Он с наслаждением закурил очередную сигарету. Внимание его привлекла нищая, ободранная старуха, сидящая на краешке скамейки автобусной остановки. В руках у старухи имелась половина бублика, от которого она отщипывала понемногу и отправляла кусочек за кусочком в беззубый рот. Старуха представляла собой какой-то фатальный контраст с такой нарядной и модной Тверской улицей. Герман невольно остановился и уставился на старуху, держа руку с дымящейся сигаретой на отлете и сомкнув пальцы, отчего стал напоминать молодого певца Муслима Магомаева. Старуха исподлобья глянула на него, ощерила свой рот с голыми черными деснами и, перекрыв все звуки Тверской, хрипло прокаркала, протянув в сторону Германа скрюченный грязный палец, больше напоминавший коготь грифа-падальщика:
– Крыса. Крыса бежит, а ее давят. Ха-ха-ха, – старая ведьма зашлась безумным сатанинским смехом. – Давят! Из нее кишки так и лезут, так и лезут кишочки-то!
Герман отчего-то не удивился. Он разжал пальцы, и недокуренная сигарета упала на асфальт, подошел к старухе и, сложив пальцы, только что удерживающие сигарету, в «дулю», поднес ее к самому старухиному носу:
– Хрен тебе, старая карга. Засунь себе свое адское пророчество в свою долбаную прореху. Кассандра доморощенная, мать твою!
Обалдевшая от такой реакции старуха поперхнулась очередным куском бублика и захрипела, комкая впереди себя воздух левой рукой, при этом правой ухватив себя за шею.
Герман выпрямился и процедил:
– То-то же, мразь. Будешь знать, как нормальным пацанам вечер обламывать. Я из тебя самой кишки выпущу за такие речи, чертова ведьма!
И пошел дальше. Отошел шагов на пятьдесят и услышал, как бабка, перейдя на визг, заголосила вновь:
– Крыса!
Герман сплюнул и ускорил шаг. Вскоре он перестал слышать ее.
Пудинг с длинными ногами
«Номер два» появился неожиданно. Герман заполнял какие-то таблицы в «Excel» и с головой ушел в работу, а вернее, почти влез головой в монитор. На сто пятьдесят восьмой ячейке он сбился, почувствовав, что кто-то стоит рядом с его столом и при этом еще и великолепно пахнет духами «DG», на которые у Германа была реакция пчелы на неопыленный цветок. Скосив взгляд влево от стола и вниз, он увидел вначале две изящные туфельки, из которых росли куда-то бесконечно вверх красивейшие ноги. Молниеносно рассудив, что там, где кончаются ноги и начинается шея, его ждет что-то совершенно выдающееся, Герман почти вплотную подъехал на стуле к их обладательнице, так и не меняя своего согбенного положения, и стал медленно поднимать голову, как бы изучая всю фигуру пришедшей снизу доверху. Его взгляд проследовал от ног к полной груди, слегка задержался на ней, пошел дальше и наконец остановился на милом женском лице, которое украшала белозубая улыбка величиной почти в половину этого лица и огромные голубые глаза величиной почти что с другую его половину. Остальное занимал небольшой точеный носик и лоб, уходивший под челку рыжих волос. Сами же волосы, длиной до плеч, слегка вьющиеся, оказались настолько пышными, что число их было очевидно бо́льшим, чем число деревьев в Уссурийской тайге, что окончательно давало уверенность в том, что перед ним не что иное, как оживший персонаж из японского мультфильма. У Германа от этого зрелища непроизвольно открылся рот и слова, о которых он тут же, впрочем, забыл, застряли в горле. Незнакомка, разрушив все догмы о пропорциях и их соответствия понятию красоты, улыбнулась еще шире и проворковала:
– Герман, меня зовут Светлана. Директор компании «Пудинг». У меня с вами назначена встреча вот прямо сейчас. Вы не забыли? А мы с вами договаривались по телефону два дня назад! – И девушка так очаровательно и застенчиво покраснела, что Герман, окончательно утративший дар речи, лишь промычал что-то, кивнул несколько раз, выражая тем самым согласие, и протянул руку по направлению к переговорной комнатке, приглашая Светлану пройти в нее. Ассистентка Германа, девушка с тяжелой челюстью и ленивыми манерами, до этого выказывавшая ему всяческие знаки внимания, в тот момент как раз ела шоколадку и запивала ее чаем. При виде такого вопиющего попрания ее надежд на взаимность Германа «какой-то проституткой» Оксана, так звали ту ассистентку, поперхнулась, и жидкая смесь чая и пережеванного растопленного шоколада, вылетев изо рта, с космической скоростью перелетела ее стол и стол напротив, за которым сидел другой ассистент Германа – юноша с немного вывернутыми, как у африканца, губами и похожий на революционера-разночинца, – покрыв лицо и белую рубашку этого ни в чем не повинного молодого человека коричневым камуфляжным рисунком. В отделе на мгновение умолкли все звуки, а уже через секунду, все нарастая и нарастая, раздался гром. Это был смех клерков, который все более усиливался, а Герман, втайне ненавидящий свою ассистентку именно за ее постоянно жующий что-то рот и отвратительную леность, свидетельствующую, по его мнению, о полной фригидности, встал и совершенно спокойно произнес:
– Оксана, вот что бывает, когда постоянно занят не мозг, а ротовая полость. Хорошо еще, что все полетело наружу, а ведь вы могли подавиться и скончаться, так и не осчастливив кого-нибудь до конца его дней.
Бедная ассистентка не нашлась что ответить, но в глазах ее мелькнуло что-то, очень похожее на ненависть. Герман проследовал в переговорную комнату, обогнув стул, на котором все еще в оцепенении сидел уделанный шоколадом молодой человек.
Очаровательная директриса компании «Пудинг» даже не сидела, а раскинулась на диванчике в переговорной, закинув ногу на ногу и вытянув это мощнейшее женское оружие максимально вперед настолько, что места в переговорной почти не осталось. Герман приютился на стульчике и, совершенно сбитый с толку обилием роскошной девушкиной плоти, срывающимся голосом произнес: