– Меня не интересует психотерапия. Я – как бродяга. Поступаю так, как хочу. Как и вы сами.
– Почему «как я сама»?
– Доктор, да расслабьтесь вы. Это просто шутка. У вас есть свои маленькие установленные вами правила, и вам нравится, чтобы пациенты им следовали. Я понимаю.
– А бродяге не следует придерживаться никаких правил?
– Это верно.
– И вы, похоже, нашли способ, как добиваться успеха в делах?
– Похоже, да.
Он открыл свой пакет, достал оттуда шоколадный батончик и развернул целлофановую обертку. Внимательно рассмотрев батончик, он откусил кусочек, спокойно прожевал его, и только потом опять заговорил.
– В армии у меня было много всяких правил. Хотя я ушел из тех юридических фирм, где строго относились к выполнению служебных обязанностей, сейчас я занимаю высокое положение.
– Итак, вы не любите быть пай-мальчиком?
– Именно так. – Он улыбнулся.
– А нанести визит мне – значит быть пай-мальчиком?
– Да, прийти к вам и обсуждать свои чувства, – сказал он, доедая батончик.
Он сложил пакет в аккуратный прямоугольник и засунул его в пустую чашку из-под кофе. Его ногти были безукоризненны.
– Интересно то, что и чувств-то у меня маловато. В ответ на мои прямые вопросы он кратко обрисовал мне свою жизнь. Более восьмидесяти часов в неделю он работал у «Мак Качена и Обердорфа». Это была преуспевающая фирма в деловой части Лос-Анджелеса. Он проходил пешком пять миль в день, но по вечерам курил марихуану; в выходные дни он позволял себе немного кокаина, который запивал джином. Он считался ветераном, но в военных действиях не участвовал. Полученные привилегии помогли ему получить юридическое образование. Главными проблемами, сказал он, были для него его физическое здоровье и женщины. Язва после лечения не слишком давала о себе знать, но иногда приступ поноса вынуждал его покидать судебное заседание и бежать в туалет. Без марихуаны он плохо спал, среди ночи часто просыпался с сильным сердцебиением. Его любовные отношения никогда не затягивались больше, чем на три месяца.
– Вам было когда-нибудь настолько плохо, что хотелось покончить с собой? – Такой вопрос я обычно задавала во время своего первого сеанса.
– Нет. Но когда меня задевают за живое, я гоню свой «феррари» и не вижу ничего вокруг. Иногда еду со скоростью сто двадцать. Это как первая затяжка кокаином…
Поведение, которым он бросает вызов смерти. Способ противостоять внутренней пустоте.
– Вы когда-нибудь пытались покончить с собой?
– Нет, – ответил он. – Самоубийство – для трусов. Мои вопросы не выявили признаков психоза или острого эмоционального расстройства. Я вернулась к его «основной жалобе».
– Расскажите о ваших отношениях с женщинами.
– Я быстро устаю от женщин. Они всегда хотят, чтобы я рассказывал им, что я ощущаю.
Он сделал паузу и прочитал мои титулы, помещенные в рамочку на стене.
– Только секс с новой женщиной дает мне какие-то ощущения, но они не продолжаются долго. Обычно я могу соблазнить женщину очень быстро, за три-четыре свидания. Иногда я сдерживаю себя, и тогда она начинает думать, что слишком толста или что я люблю другую. И тогда я, запинаясь, говорю ей, что люблю ее, а она верит в мою искренность.
Какой многоопытный сукин сын, подумала я. Он замолчал и ослепительно улыбнулся. Казалось, он развлекается.
– Мне нравится, когда она берет меня в свою рукавичку.
Только через мгновение я поняла, что он имеет в виду оральный секс. Я вежливо улыбнулась и промолчала. Но я уже знала, почему женщины передают ему инициативу. Лицо его было загорелым и худощавым, а глаза – удивительно голубыми и прозрачными, как стеклышки витража. И он отбрасывал условности, что некоторым женщинам очень нравится.
– Через некоторое время секс надоедает, как и все остальное, – заключил он. – Я бросил свою последнюю. Ей так хотелось все обсуждать, что от этого просто тошнило. Восемь часов подряд она готова была обсуждать всякую ерунду.
Он замолчал на минуту и осмотрел комнату.
– Ваш кабинет так аккуратен и опрятен. Уверен, что свой дом, машину и одежду вы содержите в таком же порядке.
Я вспомнила аккуратные стопочки лифчиков и трусиков, обернутые бумагой свитера в моих ящиках.
– Вы очень наблюдательны, – сказала я. – Я действительно придаю этому значение. Вы, возможно, думаете, что наши взаимоотношения будут такими же, как с вашей последней подружкой. Что я буду до тошноты обсуждать ваши ощущения.
– Конечно, будете. Психотерапевты так всегда и поступают.
– А еще что-нибудь в жизни вас беспокоит?
– У меня бывают ночные кошмары. И головные боли.
– Возможно, это нервное перевозбуждение.
– Думаю, что да.
Мне показалось, что с ним что-то не в порядке – он патологически преувеличивал нормальное соотношение индивидуальных особенностей своей психики. Но ставить диагноз было еще слишком рано. В данный момент я знала только, что он отрицал наличие беспокойства, но оно проявлялось в его внешнем облике; он не ощущал депрессии, но именно она и вызывала саморазрушающее поведение. Его вызывающая манера себя вести являлась, вероятно, проявлением этого патологического преувеличения своих личностных особенностей, но мне нужно было время, чтобы убедиться в своей правоте. Некоторые люди так себя ведут, когда чувствуют, что им угрожают. А для других вызывающее поведение – это стиль жизни.
– Вы думаете, психотерапия может мне помочь? – спросил он.
Он выглядел серьезным, но прежде, чем я успела ответить, на лице его появилась презрительная усмешка.
– Что это я говорю? Ведь вы считаете, что психотерапия – решение всех проблем.
Я удержалась от того, чтобы возразить, и вместо этого предложила провести три сеанса, чтобы полностью оценить его состояние. Потом будет видно. Он сможет отказаться от моих услуг, если сочтет это необходимым.
– Если у вас в это время будут какие-то сновидения, постарайтесь запомнить и записать их, чтобы мы могли это обсудить, – сказала я.
Я объяснила ему, почему обычно настаиваю на том, чтобы каждый сеанс оплачивался в день проведения, и попросила заполнить несколько анкет.
– И еще кое-что, – добавила я. – Я бы предпочла, чтобы вы не приносили на сеансы еду. Сегодня я не хотела лишать вас пищи, но вообще считаю, что это отвлекает.
Он стоял рядом со мной и внимательно, изучающе смотрел на меня, как волк-вожак на нового члена стаи. Потом он вышел.
Я вытерла пыль с листьев пальмы, протерла окна и привела в порядок кофейный столик. Когда я осознала, что эта деятельность была просто попыткой успокоиться и привести в порядок мысли, я поставила на стол средство для чистки стекол и села.
Что в нем было особенного? Его сдерживаемая сексуальная энергия? Его постоянные догадки обо мне? Но что бы это ни было, я с этим справлюсь, решила я. У меня и раньше бывали высокомерные самовлюбленные пациенты.
Я встала и до блеска натерла крышку моего стола из огнеупорной пластмассы.
2
В тот вечер по пути домой я заехала в вествудскую больницу, где лежала моя больная – девочка-подросток, страдавшая анорексией. Прежде чем начать с ней сеанс, я несколько минут посплетничала с Линдой Моррисон, старшей медсестрой. За последние годы мы стали друзьями и договорились как-нибудь вместе пообедать.
Я работала с больной сорок пять минут. Как только мы закончили, раздались громкие крики – кто-то, похоже, дрался. Я вышла из комнаты, чтобы посмотреть, что происходит.
В конце коридора санитары боролись с крупным долговязым подростком. Вокруг столпились больные. Санитары заломили парню руки за спину и прижали его к полу, а он пытался их пинать и вырывался.
– Да пошли вы…! – орал он.
Линда была там же, она вызывала по телефону службу безопасности. Я подошла к ней и спросила, что случилось.
– У него ножницы, и он угрожает выколоть своему товарищу по комнате глаз, если мы не отпустим его домой. Мы собираемся усмирить его лекарствами, как только прибудет служба безопасности.